Аборигены, кенгуру и лайнеры

Наиболее сознательные и активные аборигены поняли — и теперь, через два с половиной года, это подтвердилось, — что исключение десятка слов из федеральной конституции, конечно, не устраняет необходимости борьбы аборигенов, если они хотят иметь равные права с белыми австралийцами и развивать собственную культуру (насколько это вообще возможно при капитализме). Можно ожидать, что в будущем их борьба достигнет более высокого уровня и их связи с рабочим движением станут еще теснее.

Вероятно, советскому читателю интересно, что послесловие автора, датированное 1965 годом, может быть дополнено, так как автор снова был в Австралии в 1968 году. Тогда же Австралийский институт изучения аборигенов в Канберре предложил продолжить исследования на острове Грут-Айленд в заливе Карпентария. Однако федеральное правительство не разрешило автору посетить эту резервацию аборигенов. В парламенте был сделан запрос, и в течение четырех месяцев велась кампания среди самих аборигенов, австралийской интеллигенции и рабочего класса. Автор получил безоговорочную поддержку со стороны всех слоев австралийского общества, что поставило правительство в затруднительное положение. Еще окончательно неизвестно, разрешат ли автору посетить резервацию аборигенов, чтобы продолжить исследовательскую работу.

Берлин, весна 1970 года

Ф. Роуз

ПЯТЫЙ КОНТИНЕНТ СЕГОДНЯ И ВЧЕРА

Австралийские будни

Март 1962 года. Сидней, аэродром Кингсфорд-Смит. Около девяти часов утра. Проверяют документы вновь прибывших. Чиновник паспортного бюро просматривает мой английский паспорт. Перелистывает его от корки до корки, потом начинает изучать более внимательно. Наконец он нашел, что искал. Торжествующе восклицает:

— Вы были в России?! — Это полувопрос, полуутверждение.

— Да, дважды.

Уж не ожидал ли он, что я буду отрицать? Чиновник делает какую-то пометку на листе бумаги и возвращает мне паспорт. Конечно, чиновников паспортного бюро, как и всех прочих, повышают по службе в соответствии с их заслугами, и то, что он выявил одного из побывавших за «железным занавесом», возможно, поможет этому человеку поскорее продвинуться.

При проверке багажа молодой таможенник окидывает взглядом мои вещи: чемодан, рюкзак, портфель, пишущая машинка.

— А ну-ка, давайте посмотрим! — и он берется за портфель.

Портфель битком набит бумагами, книгами, туалетными принадлежностями. Таможенник вытаскивает одну из книг и перелистывает страницу за страницей. Он внимательно рассматривает иллюстрации в конце книги.

— Что это такое?

Я не знаю, на что он смотрит, и отвечаю неопределенно:

— Книга. — И добавляю: — Работа, которую я представлял на конкурс для получения доцентуры. Опубликовала в Берлине.

— Вы не имеете права ввозить в Австралию порнографическую литературу?

Я ошарашен.

— Порнографическую литературу!.. Что вы хотите этим сказать?

Теперь я вижу, что он рассматривает фотографию, на которой изображено несколько аборигенов, закутанных в грязное тряпье. Антиморально — это, пожалуй, верно, хотя и в другом смысле. Мне вспоминается случай с Пикассо. Когда нацисты, указав на «Гернику», падали ему вопрос: «Это вы сделали?» — он ответил: «Нет, вы!»

Но я только возражаю:

— Это научная книга о нравах и обычаях группы аборигенов в Северной Австралии.

Чиновник отдает мне книгу, но оставляет за собой последнее слово, предупреждая:

— Мы не потерпим безнравственных книг в Австралии!

Я задаюсь вопросом, неужели я похож на человека, способного подвергнуть опасности общественную мораль, а мой научный статистический анализ социальной структуры обитателей Грут-Айленда может совратить австралийский народ с пути добродетели. Насколько я знаю австралийцев, наверняка нет!

Итак, я преодолел последний барьер и снова находился в Австралии — солнечной, счастливой стране. Правда, солнца как раз не было, моросил дождь. В этот душный день позднего лета я чувствовал себя дома. У слова «дом» много значений. Где, собственно, мой дом? В Кляйнмахнове возле Берлина, где я живу с 1956 года и где теперь проживают также моя жена и четверо моих детей? Да, там мой дом. Но по рождению я англичанин, лондонец. Я приезжал в Лондон в 1958 году, после более чем двадцатилетнего отсутствия, и обнаружил, что в моем родном городе я стал чужим. И все же Англия тоже была моей родиной.

Я поселился в Австралии, когда мне был двадцать один год, и прожил в ней девятнадцать лет. Я сроднился со страной, которую избрал добровольно, и проклинал чиновников паспортного бюро и таможенников, потому что они не принадлежали к моей Австралии. Да, я снова был в Австралии, после шести лет отсутствия я вернулся домой.