Вначале Клод повернул в сторону своего закутка, чтобы закрыться в нём часа на три, пока он не придёт в себя после столь непростого разговора с толпой бунтарей. Ему и раньше приходилось сталкиваться с чем-то неординарным, но сравниться с таким испытанием нервов и разума могло мало что в этой жизни. По дороге он встретил троих встревоженных офицеров, с интересом посмотревших на него, но не сказавших ни слова. Мимо неожиданно пробежал доктор Мендель-Шварц, грубо задев его за плечо.
Врач буркнул что-то вроде извинения и добавил:
– В казармах массовый бунт! Лейтенанту четвёртой роты выбили челюсть. У тебя хоть всё в порядке?
Стенин остановился, обдумывая ответ, но доктор, не дожидаясь, побежал дальше в казармы. Находясь в какой-то прострации, ничего не замечая перед собой, Стенин добрёл до порога двери в свою «одиночку», когда проход ему преградил вооружённый шокером бугай из внутренней охраны офицерского блока. Он невыразительно, одними щёлками каких-то полусонных глаз посмотрел на Клода и проговорил:
– Лейтенант Стенин? Полковник Меркулов ждёт вас в своем кабинете. Я вас сопровожу.
Вяло указав в конец коридора наконечником шокера, охранник легко подтолкнул Стенина в нужном направлении, дав понять, что если это не арест, то, по крайней мере, что-то очень близкое к данному неприятному обстоятельству.
Клод каким-то шестым чувством осознавал, что перешёл черту, за которой его ждала полная неопределённость, но, если честно, теперь ему было на это откровенно наплевать. Черту перешли и военные, под прессом которых оказались они вместе с Ленковым. В самом деле, они ведь не сделали никому ничего дурного, однако, с большим трудом избавившись от гнёта пиратов, снова попали в плен – под принудительную армейскую повинность, которая совершенно точно была им обоим не нужна.
Стенин вошёл в кабинет, гордо подняв голову и зная, что в ответ на любые вопросы может сказать только одно – ему на всё абсолютно чихать! И вообще он контрабандист, волею судьбы покинувший Землю, торгаш, барыга, искатель приключений, авантюрист, да хоть бы и космический пират, если уж на то пошло, но уж точно не зашоренный солдафон, который и дальше будет выслушивать бред каких-то чванливых генералов.
Полковник Меркулов сидел за экраном трёхмерного монитора, окружавшего его своей сферой почти со всех сторон. Экран погас, и полковник жестом приказал конвоиру выйти, после чего перевёл усталый взгляд на Стенина и сказал:
– Я только что просмотрел запись твоего разговора с рядовыми, Клод, и хотел бы процитировать одну любопытную фразу: «В этом сражении будет принимать участие и сам генерал, и если я увижу, что он отсиживается в штабе или наблюдает сверху, сидя в уютном салоне истребителя, а не командует битвой в авангарде на личном флаере, то…» По-моему, ты не договорил, парень. Недоговорил чего-то очень важного, что будет интересно услышать и самому генералу. И я не про твои нашивки, на которые, честно говоря, всем наплевать, в том числе и твоим бойцам. Так что же ты хотел сказать? Что ты, возможно, возглавишь следующий бунт?
Полковник устремил на Стенина суровый взор глаз, зрачки которых напоминали блестящие наконечники двух походных сабель, о которых наряду с катанами и мачете было не без пафоса упомянуто в казарме, и Клод тяжело вздохнул. Он окинул быстрым взглядом помещение, в котором был в первый раз, (а теперь, возможно, и в последний). Ему вдруг стало интересно узнать, как живёт человек, от которого он всё это время чувствовал если не открытую поддержку, то, по крайней мере, какое-то очень доброе, тёплое и дружеское участие. Полковник был старше его лет на двадцать, и, наверное, годился ему в отцы. Но теперь от этого умудрённого опытом человека веяло холодной угрозой, и в его глазах читалась неумолимая готовность сию же минуту отдать Клода под трибунал.
Меркулов сидел на своём месте, сложив руки на столе и немного подавшись вперёд, чем походил на охотничьего пса, приготовившегося к броску по приказу охотника. Стенин заметил, что в помещении не было практически никаких признаков комфорта. При отключённом мониторе рабочий стол был совершенно гол и пуст, пол сделан из стандартных, ничем не прикрытых огнеупорных панелей, которые были выскоблены до блеска роботами-уборщиками. Все стены в этой служебной комнате без окон также ничем не могли порадовать глаз, разве что одна из них была украшена всего тремя фотографиями в рамках. На одной из них, самой большой по размеру, горделиво позировал генеральный консул «Звёздных колоний». На двух других, расположенных немного ниже, он увидел действительно приятные и соответствующие интимной обстановке лица: красивую молодую женщину с грудным улыбающимся малышом и, – на последнем, третьем фото, – лицо девушки, при виде которого Стенин застыл, как соляной столб. Он и прежде стоял неподвижно, но теперь мог бы сравниться с каким-то каменным изваянием.
Клод указал на фотографию и спросил, не глядя на полковника:
– Простите, кто это?
Меркулов бросил взгляд на снимок в позолоченной рамке, и во взоре его мелькнула грусть.