Абсент

Незадолго до этого Пикассо опубликовал несколько картин, изображавших деконструированные в кубистском стиле гитары и скрипки, в небольшом журнале «Les Soirees de Paris» («Парижские вечера»), который издавал Гийом Аполлинер. У журнала было всего четырнадцать подписчиков, и после того, как в нем появились эти картины, тринадцать отказались от подписки. Это не смутило Пикассо, и он приступил к созданию скульптуры, изображающей стакан абсента. У нее устойчивое основание, напоминающее стакан, но сама она развернута, рассечена на части. На стакане лежит настоящая ложка для абсента и раскрашенный коричневый кусок сахара; «беззаботные, венчающие штрихи», пишет Адамс, «они блестящи, но немы, как номера акробатов под куполом цирка». Что касается темы, Адамс видит в ней настоящую бомбу, символ молодости Пикассо, неумеренность уходящей эпохи, а также вызывающее воспевание напитка, которому явно грозит опасность. Об этом Адамс пишет в более мрачном тоне: «Так как абсент, в сущности, смертелен, все стаканы Пикассо обретают значение скульптурных „memento mori“». Крапинки на нескольких из них напоминают пятнышки на картине «Любительница абсента», но один стакан из этой серии выкрашен в черный цвет, только по краям и внутри разбросаны точки. Адамсу этот стакан

…напоминает то сатанинское затишье, когда абсент начинает свое дело, зажигая тебя изнутри. Черный цвет передает пустоту, создаваемую абсентом, а намеченные пунктиром цвета вызывают в воображении его волшебное, успокаивающее воздействие. Словесный эквивалент этих мерцающих точек — «la fee verte», «зеленая фея», распространенное у французов название абсента.

Адамс предполагает, что, раскрасив каждый стакан по-своему, Пикассо прославил свободу выбора — всякий волен пить или не пить, а открытая форма скульптур обозначает открытое отношение к контролю над наркотиками.

Стаканы, по мнению некоторых, напоминают, среди прочего, лицо, женщину в шляпе и распятие. Независимо от символов, любой, кому приходилось играть стаканом и ложкой для абсента, кладя ложку на стакан, поймет, какую глубокую притягательность эти предметы, сделанные из разных материалов и соединенные на разных уровнях, имели для Пикассо. Скульптуры тоже играют с тремя слоями изображения: ложка настоящая, кусочек сахара — реалистичная подделка, а сам стакан — схема. Каковы бы ни были их усложненные и ветвящиеся значения, все шесть стаканов, несомненно, изображают предмет, которому, как прекрасно знал Пикассо, грозила опасность. Германия объявила войну Франции 13 августа 1914 года, а 16 августа министр внутренних дел предпринял срочные меры, чтобы запретить продажу абсента. В марте 1915 года палата депутатов наконец проголосовала за запрещение не только продажи, но и производства. В конце концов абсент был запрещен.

Глава 8. После запрета

Как только абсент ушел в прошлое, началась настоящая ностальгия; по крайней мере, некоторые стали вспоминать его с любовью. Абсент, который до запрета якобы привел парижан к краю окончательного вырождения и гибели самого народа, стал восприниматься как средство для хорошей беседы. Барнаби Конрад приводит слова Робера Бюрнана об исчезновении абсента как симптоме культурного упадка:

Дух бульваров мертв… Где теперь снова найдешь время, чтобы бродить, мечтать, оттачивать мысль, пускать стрелы?.. Абсент, волшебный абсент Зеленого часа, нефритовый цветок, который цвел на каждой террасе, восхитительно отравлял парижан, по крайней мере давая им богатое воображение, в то время как другие коктейли вызывали тошноту без восторга.

Но абсент ушел навсегда, по крайней мере на весь двадцатый век; даже на анисовую водку «pastis» правительство Виши в 1940 году наложило запрет, который сняли в 1949 году. На место абсента пришла более молодая американская культура коктейлей в стиле «эры джаза», ранний шаг к американизации и глобализации Парижа. Постепенно французы забыли абсент.

Джеймс Джойс упоминает его в романе 1922 года «Улисс» (действие происходит в 1904 году), где питье абсента — одна из частей эстетства и континентальных привычек молодого Стивена Дедалуса, как и его шляпа в стиле Латинского квартала. Его парижские воспоминания включают «ядовитый зуб зеленой феи» и «полынь цвета лягушки», а также тост на латыни, произнесенный, когда он пил абсент с закадычными друзьями-студентами:

Nos omnes biberimus viridum toxicum diabolus capiat posteriora nostra.
(Мы все будем пить зеленый яд, и да заберет дьявол последнего из нас.)

Позднее Леопольд Блум вынужден извиниться за Стивена, который пил «зеленоглазое чудовище». Упоминается абсент и в кружащемся сне «Поминок по Финнегану», тесно связанных с Парижем, когда «брат Интеллигентус» «забыл по рассеянности свой парижский адрес» [56].