Абсент

Гастон начинает обращаться с Полин с доселе неведомой ему жестокостью: «Я командовал в этой игре, я и моя Зеленоглазая Фея, чьим колдовским советам я следовал беспрекословно». Он изменился, добро кажется ему неестественным и нелепым, абсент полностью перевернул его прежние мысли и привычки:

Дайте мне самого прекрасного юношу, который только утешал сердце своей матери, дайте героя, святого, поэта, кого хотите. Как только я приохочу его к абсенту, из героя он превратится в труса, из праведника — в развратника, из поэта — в животное! Вы мне не верите? Тогда приезжайте в Париж, изучите нынешних парижан, пьющих абсент, и вы уже не будете превозносить англичанина Дарвина. Хоть он и был мудрым для своего времени, но, глядя в прошлое, возможно, утратил силу предвидения. Он проследил (или думал, что проследил), как человек произошел от обезьяны, но не смог предугадать, что человек может пасть и снова стать обезьяной. Видимо, он недостаточно изучил парижан!

Дарвинизм — не единственная теория того времени, которую Корелли вводит в свой роман; в нем чувствуется и сильное влияние «натурализма» в духе Золя и теории патологического «вырождения», развитой Максом Нордау в одноименной книге.

Сильвион тем временем принимает сан и, таким образом, не может жениться на Полин. Тогда Гастон снова предлагает ей выйти за него замуж. «Я знаю, зачем ты это делаешь, — говорит Полин. — Ради моего отца и доброго мсье Водрона, чтобы спасти честь и избежать скандала». Она не догадывается, что Гастон лишь играет роль в драме a la [100] Шарль Кро. В ночь перед свадьбой он пьет свой «любимый нектар, стакан за стаканом», пока не начинаются галлюцинации. Стены комнаты становятся «прозрачным стеклом, насквозь пронизанным изумрудным пламенем. Со всех сторон окруженный призраками — прекрасными, ужасными, ангельскими, дьявольскими — и слыша повсюду странные звуки, я, пошатываясь, добрел до дивана в состоянии, похожем на бодрствующий обморок».

Он ощущает, что разделен на «две личности, бьющиеся друг с другом в смертельной схватке». А на следующее утро:

Меня охватило удивительное чувство, как будто некая огромная сила пронеслась сквозь меня, заставляя меня совершать странные поступки, природу которых я толком не осознавал… Я думал о полуобнаженной ведьме, которая была моей спутницей в фантасмагории дикой ночи. Как быстро она привела меня в забытый загробный мир… О, это был веселый и смелый призрак, моя ведьма Абсента!

У алтаря он неожиданно отказывается взять Полин в жены, публично обвинив ее в том, что она — брошенная любовница Сильвиона. Полин падает в обморок, но Гастону все это кажется чепухой: «Любопытная сцена, да, вполне театральная, как номер из романтической оперы… Я чуть не расхохотался в голос».

Позднее он встречает на улице своего отца, который с негодованием воспринял его поступок. Лишь сумасшедший, говорит он, или «любитель абсента в бреду» способен на такую бессмысленную жестокость, но никак не разумный человек. Гастон не выдает своей тайны, но позднее с наслаждением думает: вместо женитьбы на Полин «в глубине моей души заключен дивный брак — нерасторжимый союз с прекрасной и дикой ведьмой Абсента из моих снов! Клянусь, она одна будет частью моей плоти и крови!»

Полин уходит из дома. Ее двоюродная сестра Элоиз Сэн-Сир умоляет Гастона помочь ей найти Полин. Как и Бодлер, говоривший со своим «лицемерным читателем», здесь Гастон прямо обращается к читателям, веря, что они в тайне столь же эгоистичны, как и он:

А теперь мысленно пожмем друг другу руки в нашем признанном братстве. Вы, возможно, весьма уважаемый человек, и, без сомнения, заслуживаете этого, а моя репутация совершенно испорчена; вы, может быть, достойны общественного одобрения, а я — любитель абсента, изгнанный из пристойного общества, крадущийся изгой парижских трущоб и закоулков. И тем не менее мы сходимся в одном, — да, мой дорогой друг, уверяю вас, совершенно сходимся! — в поклонении Себе.

Отец Полин вызывает Гастона к себе. Слуга проводит Гастона в кабинет, где тот неподвижно и прямо сидит в кресле. На столе перед ним — открытый ящик с дуэльными пистолетами. Презрительно насмехаясь над самой идеей чести, Гастон понимает, что граф собирается драться с ним на дуэли. Но почему он сидит, не произнося ни слова? Гастону кажется, что граф смотрит на него со «старомодным достоинством» и «безмолвным, но величественным презрением», но неожиданно челюсть графа падает. Он мертв. Поступки Гастона в прямом смысле слова убили графа, однако он думает иначе: «Мой путь безупречен, если не считать следа зеленой слизи, который никто не видел». Гастон обвиняет в смерти графа Полин: «Я получал мрачное и ужасное удовольствие, считая ее отцеубийцей!»