Абсолют в моём сердце

Пока я леплю снаряды, стоны и крепкие словечки подбитых не перестают скрашивать наш Рождественский вечер. А Эштон всё наблюдает… Но на этот раз я замечаю едва различимую улыбку на его красивых губах и хитрый карий взгляд — в его голове явно зреет какой-то план.

Алёша попадает Настиному бойфренду прямо в голову, тот орёт:

— Fuck, fuck you fucking ass! I gonna kill you Russian bastard! (Чёрт тебя побери! Я убью тебя русский засранец!)

— И не мечтай, подлый янки! Мы французов под Москвой били! Мы Гитлера замочили, и вас, слабаков, замочим! — с этими словами мой брательник залепляет белую мину прямо в глаз Эндрю. В этот момент Эштон в какую-то долю секунды выскакивает из-за своего сугроба, и его снежок со снайперской меткостью летит моему брату в череп. Но Лёха, конечно же, отбивает снаряд открытой ладонью, иначе не бывать ему лучшим нападающим среди юниоров в сборной Сиэтла столько лет подряд! Я сияю от гордости за брата, пока тот во всю глотку орёт:

— Ах ты подлый французишка! И ты на русского богатыря войною идёшь! Эх, и не учит вас, недоумков, история!

И брат мой единокровный запускает два снаряда подряд, Эштон, само собой, уворачивается от своего, а вот я… А я так и стою с лицом, всем залепленным противным холодным снегом.

Мне так обидно, что не передать словами: это, конечно, игра и притом честная, но как же, блин, больно и неприятно! Снежная каша, обжигающая мою кожу, проникла, кажется, даже за пазуху! Я стряхиваю снег, всхлипывая, а Эштон помогает мне, приговаривая:

— Ну, ты чего так расстроилась? Это же просто игра!

— Больно! — честно признаюсь ему.

Эштон выламывает из стоящего рядом куста длинную палку, привязывает к ней свой белый шарф и поднимает над нашими головами:

— Эй ты, русский типа ниндзя! Как насчёт того, чтобы ввести правила?

Думаю, Армани понятия не имел, что его шарф будет голубем мира. Пусть и временного.

— Никогда ещё русскому богатырю «Хранцузия» правил не диктовала! Запомни это, мальчик! И книжку себе по истории купи!

— Окей, книжку куплю, но в современном цивилизованном мире мы иногда садимся за стол переговоров! Может, ваш непобедимый и грозный «Я» хотя бы попробует выслушать?

— Слабаки! — орёт Настя из Лёхиного окопа, — никаких переговоров, все вы будете нашими рабами!

— Я предпочитаю вассалов! — возражает ей мой брат.

Эштон, смеясь, продвигает дипломатическую линию:

— Я вот что предлагаю: уже почти стемнело, девочки замёрзли, и нам нужно определить победителя.

— Мы с Алексом победители, ты что, не понял ещё что ли? — опять орёт Настя, привыкшая величать моего брата Лёху Алексом, что совсем не правильно. — Нас ни разу не подбили!

— Так и меня ни разу даже не задело! — тут же парирует ей Эштон.

— Это потому что ты трус и в окопе сидишь! Позорище! В нашем роду таких ещё не было!

Последние слова Насти неприятно задели Эштона, я это сразу увидела по перемене в его взгляде и исчезнувшей улыбке.

— Хорошо, пусть так. Алексей, я предлагаю вот что: играем на выбывание, считаем только попадания в голову парням. Девочек выбиваем только целясь в корпус, за попадание в лицо стрелок считается убитым. Что скажешь?

— Идёт, — тут же отзывается мой брат.

— Согласен на поблажки женщинам, они, правда, хорошо уже подмокли, — подаёт голос Эндрю из-за своей ёлки.

— Но у меня условие! — у моего брата всегда нескончаемый поток идей. — Победитель раздаёт пинки под зад всем побеждённым, кроме девочек! Будем считать это данью!

— Окей! — соглашается Эштон, снова улыбаясь.

Подзывает меня знаком:

— Какое минимальное расстояние тебе необходимо, чтобы сделать меткий бросок?

— Метров 5–7 — не больше. Я не очень меткая.

Эштон вздыхает, думает какое-то время, затем посвящает меня в свой план:

— Пробирайся как можно более незаметно вон к той ёлке, видишь её?

— Да.

— Спрячься за ней и жди, пока я не подам знак.

— Какой?

— Эммм, я просто громко крикну: «Алексей — трепач!».

— Тебе это дорого будет стоить!

— Посмотрим ещё! Как только услышишь это, выбегай из-за своей ёлки и двигайся в сторону бассейна. Как почувствуешь, что точно можешь попасть — запускай снаряд, поняла?

— Поняла. Только ты ори вот что: «Лёха — косой, набитый колбасой!» Запомнил?

Эштон повторяет раз десять русскую фразу, пока она буквально не отлетает от его зубов.

— Слушай, а что это значит? — внезапно интересуется.

— Не бойся, ничего ужасного, но Лёха бесится жутко! — сообщаю с невероятным удовольствием.

— Ладно, сейчас я попробую выбить Эндрю, а ты не высовывайся, поняла? На тебе вся миссия завязана!

— Поняла.

— Отлично.

Спустя двадцать минут на поле боя из выживших остаёмся только мы с Эштоном и Лёха с Настей. На счету обоих снайперов примерно равное количество жертв, и Лёха уже не так весело вопит свои кричалки.

— Давай, пробирайся к месту диверсии, — получаю команду.

Как только я выдвигаюсь ползком из нашего сугроба, Эштон пулей вылетает из-за него же, метая снежки в Лёху, и несётся в сторону, противоположную от моей ели. Офигевший брат начинает обстрел, но поздно: Эштон уже в другом окопе, в опасной близости к нашему Наполеону.

— Лёха!

— Чего тебе?

— А ты не трепач? — интересуется, смеясь, Эштон.