Абсолютная реальность

– Потому что, я приняла решение. Плерум-транспортер мы возвращаем. Значит, остаемся без средств перемещения в пространстве эффекта Ариовиста. Иначе, мы не сможем по желанию вернуться назад, пока по чрезвычайному сигналу нас не заберут. Через какое-то время. И сюда мы тоже не сможем попасть. Вообще никуда. Кроме вашей реальности. В ней мы задерживаемся.

– То есть, вы принимаете мой план побега? – вот те на! еще подумал вслед изрядно ошарашенный Леонтий. Он же предложил просто так! «Убегайка» и погоня в стиле «казаки-разбойники». Он ведь не всерьез. А как? Зачем тогда писал? Значит, предвидел возможность. Чего ж переполошился? Плерум-транспортер – вот как называется эта полотерная штуковина, хорошо бы еще понять, что сие означает? Спросить, что ли? Да бог с ней. Плевать. И вообще.

– Ваш план побега абсолютно неосуществимая, глупая затея. Нам не нужно ни в какую Сибирь. Я уверена. Брать с собой в побег транспортер вообще запрещено регламентом. Из-за опасности обнаружения и нежелательного захвата. Если я и мой напарник решаем оставаться, мы решаем это на свою ответственность. Так представляться! – Пальмира заговорили взволновано, и даже в повышено резком тоне, отчего возникла некоторая неправильность в языке, Леонтий это отметил, как и то, что раньше прекрасная фея не позволяла себе ничего эмоционально подобного. В отличие от напарничка.

– Как же вы будете? Ведь не какую-то пару часов за неделю, а изо дня в день. Я не представляю, как у вас устроено все там. В смысле, там, откуда вы. Наверное, получше, чем у нас. Раз такая техника. И люди вы хорошие. Но, уж простите за откровенность, наша, так сказать, параллель… особенно, когда тебя непременно желают вывести на чистую воду спецслужбы… я бы без преувеличения… мы хоть и не пещерные, но атавизмы тоталитаризма… выйдут боком…

– Я поняла вас. И я прекрасно все представляю. Ваша ветвь еще не самая чудовищная, как вы то думаете. Были много хуже. Вы даже прогрессивны в своем роде. Иначе мы бы не стали терять ради вас время.

– А-а! Потому и Аг-ры? Ну, в смысле… вы дали ему гвоздь. Ради ускорения эволюционного процесса. И ради светлого будущего. Знаете, если вы имеете целью улучшить нечто и в нашем мире, я вовсе не буду против. Даже обеими руками за. Как в анекдоте – прилетят инопланетяне и все решат за нас. Мой любимый, кстати. Мы станем чище, добрее, умнее. И… еще…, – не то чтобы у Леонтия кончился перечень желательных улучшений, только он почувствовал, что как-то сбился на совершеннейшие банальности.

– Не станете, – Пальмира вдруг отвернулась от него.

– Что, простите?

– Не станете. Чище, лучше, добрей. И наши познавательные достижения вам ни к чему. Хуже будет.

– Почему вы столь скверного мнения о тамошнем, то есть, о нашем, то есть, о моем, человеческом обществе? – Леонтию и обидно стало. За себя. И за человеческое общество. Тамошнее. Наше. Его родное. Не стоит судить по отдельным индивидам. По Коземаслову, например. Взять хотя бы Костю Собакина. Ну и что? Подумаешь, контрразведка, но человек-то хороший! Дай ему шанс! И он не подведет. И Коземаслов не так уж плох… размышления его были прерваны.

– Не поможет. Ни одну параллель улучшить нельзя. Это невозможно. Стабилизировать, да. Искусственно продолжить ее существование – тоже да. Улучшить, перенаправить – нет. Однозначно, – Пальмира все еще говорила в сторону. На Леонтия она не глядела. Будто не осмеливалась.

– Почему? Что за тайны Бургундского двора? Если вы мне не доверяете, так и скажите. Имеете полное право, я не обижусь, а если…

– Мы вам доверяем. Безусловно. Вы порой очень бестолковы и наивны – подделать нельзя.

– Спасибо, – не без сарказма, не без сарказма! Но ведь оскорбительно этак-то! Подумал, но не произнес вслух.

– Всегда пожалуйста, так у вас говорят? – Пальмира, наконец, повернулась. Посмотрела неуверенно.

– А я давно подозревал, между прочим: вы скрываете нечто. От меня. Не хотите нарочно говорить.

– Да, не хотим. То есть, не хотели раньше. И теперь, я не знаю. Тут дело не в доверчивости… не в доверии. Вам будет неприятно. Очень.

– А-а-а! У вас для меня скверные новости или иначе, дурные вести. Ничего, я переживу. Я Костю Собакина пережил, его истинное лицо, а он мой лучший друг, знаете ли! Так что, как-нибудь. Справлюсь, не маленький. Мы НЕ исправимы, и НЕ вменяемы, и НЕ предсказуемы, и не-не-не! Сто тысяч всяческих «не»! Но вам ли о нас судить? Вы едва знакомы, даже вот и со мной.

– Совсем не в этом дело. Мы не судим ни о ком, и ни о чем. Здесь скорее наличный непреложный закон, если формулировать точно: абсолютная реальность, – Пальмира смотрела прямо, уже не имея намерения отводить глаза. Из недр землянки к ним отрывочно долетали изумленные, разрозненные подвывания, и кажется, легкая «рыкающая» ругань. Видимо, аборигены делили гвоздь и ластик. Или обобществляли. Или испытывали на прочность. На невезучем соплеменнике. Пальмира не могла не заметить его тревожный немой вопрос: а вдруг? – Не беспокойтесь, по крайней мере, о них.