Абсолютная реальность

Еще через семь-десять лет, точнее не скажу, это свершалось поступательно, постепенно – в путинские уже, срединные времена, я и сама стала таким хозяином, сначала не слишком, чтоб очень. Но потом, мало-помалу… вы не подумайте чего… будто я перед вами хвастаюсь. И близко этого нет, только лишь, чтоб вы понимали. Денег я, скрывать не стану, нажила, что твой бомж несчастий, и примерно с той же приятностью. У меня контрольная доля в местной сети бензоколонок: выкупили франшизу у «Shell», весь комплекс услуг, при каждой автомойка-спа, безалкогольный бар с фирменными коктейлями, никель, хром, биотуалеты – туземные бонзы и просто понтярщики, каких на юге пруд пруди, те сразу к нам, дескать круто, бизнес процветает. Еще я совладелец и вице-президент одной конторы – назовем ее к примеру «Метавтоматика», первоочередное право на поставки оборудования догадайтесь куда? Все туда же, родная газо-нефтянка. Еще – я депутат нашего Законодательного собрания. Не то, чтобы я в законах так уж рубила – я свои дела там делаю, и дела тех, кто мне это место гарантировал. Это нормально. И это – внешняя моя жизнь. Захочу – через пару лет в вице-губернаторы выгрызусь, есть связи и пути тоже есть. Вот и думаю порой, повеситься, что ли? На осине. Но тут же злоба меня берет – фиг, не дождетесь! Стоять до последнего бойца! Такой вот мой идеальный мир.

Все остальное. Ну, что вам сказать. О сугубо личном. Почти нечего. Три аборта, последний я даже не знаю от кого, детей у меня нет и уже никогда не будет, так доктора говорят. Куча романов, но ни одного серьезного, кругом или слабаки, а сопли я разве кулаком утирать умею, или если сильный мужик, то ему нянька домашняя нужна или кукла заводная, а я так – товарищ и брат. Меня не одиночество само по себе с ума сводит. А то, что я белка в колесе, или бегунок по лезвию бесконечной бритвы. Остановишься – упадешь. Это – как разматывающаяся беспрестанно спираль, удержаться можно, только если в беспрерывном движении, и только вперед и вверх. Иначе будет назад и вниз, уже насовсем. А в тот низ я не хочу, я там уже побывала. Правда – на верхах не лучше, но хотя бы отвлекаешься на работу, которой невпроворот. А денег мне совсем не нужно. То есть, мало потребностей. Для соответствия занимаемому положению конечно, есть и дом, и три машины, и три водилы на три смены, а что? Люди, между прочим, на семьи зарабатывают, я плачу хорошо, хотя и спрашиваю – шаг в сторону расстрел. Иначе нельзя, тут же бардак выйдет. Но чтоб я сама удовольствие получала, вырядившись и расфуфырившись – пыль в бедняцкие глаза, – не выходит у меня, хоть тресни. Я даже украшения никакие не могу носить для самой себя, ни картье-шмартье, ни а-ля-винтаж, ничего, кроме тех нескольких маминых якутских гарнитуров, которые в кривых представлениях нынешних парвеню выглядят жалко. Я их надеваю разве, когда одна, по секрету, для души. Они единственные греют, будто из каждого камня тепло идет, суровое, жесткое, колкое, но родное.

Много из своей доли прибыли я раздаю. Но не кому попало. Просто так давать, хуже нет, можно человека на всю жизнь испортить, погубить, без возврата. Церковникам я тоже ни фигушки не жертвую, перебьются. Я как родилась воинствующей атеисткой, так и помру. А чтоб бездельнику, напялившему на себя черную занавеску, за гнусавое песнопение и корыстные нравоучения – поищи дураков. Мне духовные костыли не нужны, я смерти не боюсь, я даже позора не боюсь, мне от одного плохо. Что здесь, на земле, невозможно полное торжество коммунизма, который пытались строить. Торжество идеального мира невозможно. А загробного мне не надо, я не архангел. Я воин. Проиграю или выиграю свою войну – не важно. Главное тут – сам процесс. Потому что, только он и открывает тебе, кто ты есть. А в сторону отползать, с нытьем-вытьем – ой, попики святые, помогите, найдите за меня никчемного мой смысл жизни, да еще утешьте, наврите с три короба, про то как задарма все будет тип-топ и за терпение воздастся, нет уж! Я в лицо хочу смотреть страшному и неизвестному, сама хочу. И сама выберу, кому помочь, а кого на простор. Я деньги детям даю. Не на сиротские приюты, там худо-бедно вырастят, да еще таких головорезов, что держись. Я больным даю, тем, кто вытащил несчастливый генетически билет, и чтобы из них что-то вышло, доброе или худое, им еще выжить надо. Вот я и помогаю. Тишком. Интернет великое дело. В каком-то отношении. Можно остаться инкогнито. Читаешь чей-то родительский вопль сердца, потом проверяешь – звонок в клинику и врачующему персоналу, в наше время отнюдь не пустая перестраховка, – потом платишь сколько надо, с пояснением: хоть копейку зажилят, башку сниму. Потом самим родителям детеныша целевой перевод – леченного еще поддержать требуется, выкормить. Так, поэтапно. Лишние деньги и уходят. Не то морока с ними. Главное, чтоб никто не знал. Я отчего-то благодарности не выношу людской, мне тут же по заискивающей роже съездить хочется, до дрожи, до бешенства, такая я уродина.