Абсолютная реальность

Все же школу я не забросила, за прогулы совать в прохудившиеся лапки учителкам навострилась, кому марсы-сникерсы, кому детское финское питание для внучка, кому шипучий аспирин, по интересам называется, вот и закрывали глаза, самую малость, а все же испуганные. Зато и я чуть ли не по ночам, спички в глаза – и вперед, грызть гранит, хотя бабки-дедки в унисон бурчали: кому оно надо, упираться раком над книжкой, теперь рубль все вершит! Но я уже тогда умнее их обоих была, и соображала: рубль только над ними вершит, а есть еще и те, кто над рублем. Для этого знать много надо, иначе выше прилавочного воротилы не поднимешься. Правда, куда подниматься, толком уже не представляла. И Темка не представлял. Крутился по привычке, все ускоряя обороты. Электрогитару он совсем развенчал и отставил, разве для себя и для меня иногда, вроде «крутого» хобби. До ансамбля «Простоквас» ему уже не было дела. Зеркальный приблизил его к себе порученцем. А я приблизилась к Темке. С восьмого класса мы с ним стали вместе спать. Не скажу, что любовь у нас была до гроба, нет, нисколько, скорее запретное любопытство, отсутствие настоящего присмотра и западная порнуха, полновластно вторгшаяся в наш быт. Им можно, а нам нельзя? У Темки знакомый был, – у него вообще везде знакомые были, такая, блин, работа, – видеозал держал. Вы небось позабыли, что это такое? А это первые, советские еще, «мультиплексные» с понтом кинотеатры, на дюжину персон. Грязные, прокуренные, часто и подпольные: две-три комнатенки а-ля чулан, ублюдочный видак «Электроника», отечественный телек, самопалом заточенный под «пал-секам», обменный фонд допотопных кассет. Крутили в них известно, что: чем ниже проба, тем доход выше. Не знаю, конечно, может, те, которые вы посещали в столице, привередливому интеллигентному клиенту Ингмара Бергмана в ретроспективе показывали, или какого-нибудь Милоша Формана с кукушкой, а у нас попроще – Чак Норрис и подробная шведская «сексуха». Вот мы и развлекались с Темкой, от всей непорочной души и на халявные корейские гондоны, так, что стали даже всерьез считать, будто это промеж нас любовь. А через год Темку убили, по подставе, он переправлял «жженную тачку» и не подозревал об этом, большой куш ему пообещали, в процентах, и он, сам битый-перебитый, клюнул на легкие деньги, наверное, думал – шестнадцатилетний пацан, ну что менты ему сделают? Да и хозяин отмажет, не впервой. Менты ему и вправду ничего не сделали, зато реальный владелец «железного мерина» – тот сделал семь дыр, столько их было, ни одна пуля мимо не прошла, шесть в обойме, седьмая в стволе, – в упор, без шансов. И кончилась наша любовь. Я дня три проревела, бабка-дедка ко мне не лезли, загрызла бы, потом утерла сопли, а как иначе? Жить надо. На рынок побежала. У нас новая партия товара подходила – детские шелковые платьица с машинной вышивкой, тряпка на одну стирку, но шли хорошо, провинциальные здешние мамаши такие подделки пока не распробовали.

Спросите, наверное, куда моя дружка Ирочка подевалась. А никуда. Ей со мной навсегда запретили, даже на соседнем толчке приседать, она не противилась, гнутая, затюканная, хорошо мама ее, учительница-англичанка помирать не собиралась и с головой дружила, они обе просто перебздели те времена, нище, за печкой, впроголодь, но удалось без особых моральных потерь переждать. А моральные проблемы, они пострашнее материальных, вы уж поняли через меня. Ирочка после закончила музучилище, по классу рояля, теперь в нашем местном театре оперетты солидно заведует музыкальной частью, не жирует, но и не бедствует, я ведь вижу ее иногда – она здоровается с опаской, издалека, все же положение у нас далеко не равное. Но я о ней помню только хорошее, зря она.