Так-то. Такая вышла статья. Это не халтура, это беспредел – сказал ему Валет, грозно и в то же время с деланным отвращением потрясая распечаткой в воздухе: жест, ставший вдруг привычным для Леонтия за последние несколько часов. Будто бы он даже нравственно приспособился к ругани, хотя прежде только и делал, что старался избегать «конфликтных ситуаций».
Даже «кудакатится» прозвучало, правда, без «молодежь», зато с «доколе» – куда катится Леонтий в апогее праздника непослушания, и доколе редакторские пожелания будут для него пустой звук? И что ему, Гене, теперь делать у разбитого корыта, иначе, у «битой карты»? Коли он уже понадеялся, и перестраховываться не стал? А как же! Леонтий ведь имел репутацию! Прежде имел, но отныне из доверия вышел!
Леонтий слушал равнодушно, необыкновенно для себя самого, будто бы не он сидел на металлическом, холодном стуле пред гомеровски-огненосно грохочущим и желудочно-язвенно гримасничающим Геной-Валетом, а кто-то другой, ему незнакомый. Он же, Леонтий, наблюдал этого другого со стороны, и без интереса наблюдал, словно показывали ему документальное кино, к примеру, об историческом выпасе гусей в Тамбовской области… Гена как-то быстро утих.
– Ладно, – сказал он вдруг, устало и мирно, ни с того, ни с сего, без перехода, будто переключили светофор с зеленого, скажем, на синий, чего не бывает и быть не должно. – Ладно, – повторил обреченно еще раз. Но потом, словно в озарении, встрепенулся, жизнерадостно указал Леонтию: – придумай второй псевдоним. ЭТО после пойдет. После твоего письма.
– Какого письма? – не понял Леонтий, привстал со стула, так изумился.
– Какого-какого? Полемического. Которое должен. Вот прямо здесь, – Гена обвел широким, щедрым жестом свой редакторский закуток – кладовку в полсажени, без окон, зато с прозрачной дверью, будто предоставлял Леонтию к его услугам поле необозримое. – Садись за мой комп. Только я тебя запру. Чтоб через час. Через полчаса. Как хочешь. Сумел Этакое намарать, сможешь и положенное. Пойдут друг за другом. Сначала заказное, после сей эпистолярный труд. Я там одну ерунду сниму, к собачьим чертям!
– Мне бы кофе, – все также равнодушно и без капли заинтересованности ответил Леонтий. – Запирать ни к чему, не сбегу. Я свои долги чту. И отдаю.
– Кофе, да. Кофе, это мысль. Только сам знаешь, у нас какое. Травить им хорошо, принесу, конечно, хоть полную бадью на коромысле. Но смотри – за полчаса…
– За сорок минут. На скорую руку хорошо не бывает. Надо накинуть минут десять на планчик, на обдумывание реплик, на как подать. Да это не затянется, ты меня знаешь, – поторговался для порядка Леонтий, хотя на сей раз была его вина.
– Знаю, знаю. Думал, что знаю. Ты вообще, того-этого… В следующий раз. Тоже так. Оба варианта под двумя псевдонимами, что я тебе велю, и что сам по теме думаешь. А еще лучше, не надо второго псевдонима. Не дай бог, разговоры пойдут. Без расшифровки подпишем – АНОНИМ, или ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬ, делов-то! На полкило дерьма! Заплатим, как за двойную работу, понятно. Ты пиши, пиши, не отвлекайся. Время жмет. Я за кофе пока… – Гена договаривал из-за прикрытой двери: – Ну, ты даешь, однако! Не ожидал!