– Уволился. Но буду писать по-прежнему. Отказавшись от преподавания, я получаю больше времени, чтобы писать, исследовать эпохи и события.
– Ты уверен, что для этого нужно увольняться?
– Мне необходимо находиться здесь. – Но это еще не все. – Ты же знаешь, мне нравится копаться в прошлом. И преподавать тоже. Так я чувствую себя в безопасности. В этой работе свои правила. Когда я был мальчиком, мне всего лишь хотелось жить, избегая потрясений, и поступать правильно. А в школе играешь по правилам, не строишь иллюзий, и все идет как по маслу. Мне нравилось.
Такая жизнь давала ощущение большей надежности и безопасности в сравнении с бурными страстями, связанными с образом жизни родителей. Я думаю, что, в каком-то смысле, так и не покинул школу. Сразу после этого университет, потом преподавание. Все знакомо, понятно, просто. В этом пространстве я всегда знал точно, что делать, как поступать, чего от меня ожидают. До того, как унаследовал Хоуксли. И пока не встретился с тобой. Я принял еще несколько решений и поговорил со своим агентом. Мне хотелось, чтобы она рассмотрела вопросы, связанные с телевидением. Еще обратился в агентство, чтобы подобрать управляющего и быстро начать преобразования. Группа архитекторов уже работает над планом преобразования надворных флигелей.
– У тебя было много дел.
– Нет. Я бездействовал. Это результат твоей работы, твой взгляд на будущее. Я всего лишь воспользовался твоими идеями и сделал следующий шаг. Все же мне не хочется продолжать в одиночку.
Подступавшие слезы мешали говорить. Но слезы – это ведь хорошо, да? Значит, она что-то чувствует.
Себ хотел бросить к ее ногам все, чем обладал, отбросить предрассудки и сомнения. Не имеет значения, какой ценой это далось. Ясно одно, остальное для них неприемлемо.
– Дейзи, ты так мне нужна. Не только физически, хотя пустая кровать лишала меня сна. Ты нужна, чтобы не соглашаться, бросать вызов, подталкивать к новому, наконец, заставить не прятать голову в песок, а прямо взглянуть будущему в лицо.
– В конечном счете ты пришел бы к этому сам.
– В самом деле? Сомнительно.
– Я не люблю появляться в газетах, но допускаю, что это может случиться. Себ, мне трудно жить в обстановке постоянных опасений, прятаться, чтобы случайно не попасть в кадр какому-нибудь скучающему репортеру, молчать там, где не могу не сказать. И все от того, что проявление эмоций кажется тебе недопустимым. Жизнь не всегда выверена и прямолинейна.
– Мне кажется, так могло бы быть. Просто я не видел середины между истеричными подъемами и спадами в отношениях родителей и чопорным порядком в семье деда.
– Но в большинстве семей дело не доходит до таких крайностей.
– Согласен. Не доходит. И мне не хотелось бы для малыша такой жизни. Он должен расти так, как росла ты, частью счастливой прочной семьи. С родителями, которые любят друг друга.
– Ты не должен так говорить. Я вовсе не хочу, чтобы ты солгал ради моего спокойствия.
– Единственный, кому лгал все это время, я сам. Любовь – это так сложно. В ней нет порядка, полно эмоций и трудностей. Я оказался к этому не готов. Но ты, ни о чем таком и не помышляя, вошла в мою жизнь легкой поступью. Все эти шляпки-шапочки, этот рот, – он перевел взгляд на ее губы, пухлые и сочные, без блестящей красной помады, – твоя камера и абсолютная вера в любовь, в меня и в Хоуксли. Все вместе перевернуло мой мир с ног на голову. И не только потому, что мне очень хочется появления этого ребенка.
– Это правда?
– С самой первой ночи я так и не смог избавиться от мыслей о тебе. На следующее же утро узнал у шофера, кто ты, нашел адрес твоего сайта. Сотню раз после этого собирался связаться с тобой, стоило лишь кликнуть. Но не смог, боялся. Никто прежде не казался мне таким близким, нужным и таким недостижимым. А когда ты вернулась…
– Ты смотрел на меня так, словно увидел привидение.
– Я просто не мог поверить в собственную удачу. Хотя тоже был напуган. Ты заставила меня чувствовать. Силой собственного желания. Все это отметало здравый смысл. И чем ближе я узнавал тебя, тем сильнее становились страхи.
– Я такая ужасная?
– Честно сказать, ты самая грандиозная из всех женщин, с кем я когда-либо был знаком, включая и твою мать. Если вы поверите в себя, Дейзи Хантингдон-Кросс, не останется на свете ничего такого, что вам не по силам достичь. Потому что, определенно, ты наиболее мудрая из нас двоих. Мне понадобилось потерять тебя, чтобы осознать чувства к тебе. Сейчас я готов говорить об этом каждый день. И каждый час. Я люблю тебя, Дейзи. И надеюсь, очень надеюсь, что через два дня ты станешь моей женой.
При этих словах весь груз страхов и опасений окончательно рухнул. Каким бы ни был ответ, он навсегда благодарен ей, пусть даже остаток дней придется доказывать правдивость своих слов.
– Ты любишь меня? Думаешь, что я умная?
– Просто ужасно. Ты не единственная, кому видно, что дом нуждается в переменах, чтобы стать, наконец, домашним очагом. Я, конечно, не могу соревноваться в этом с тобой, но постарался внести вклад.