Двое мужчин заворачивают ему руки за спину. Лодыжки схватывают кандалами. В рот вставляют кляп. Глаза закрывают большими черными очками. Ему хочется кричать, но он может лишь хрипеть. Он с удовольствием бы упал, но дюжина рук помогает ему спуститься с холма. Его рот наполняется выхлопными газами, когда его усаживают на вибрирующий металлический пол между мысками ботинок. Он вновь в Стальном гробу, едет на сортировочный узел, да только там его не будет ждать Саша с разводным ключом. Пол дергается вперед, ногами он ударяется в задние двери. Он и так ничего не видит, но за столь очевидное нарушение дисциплины его ослепляет удар ногой в левый глаз. Нет, это не Стальной гроб, он – Саша, которого в собачьей клетке везут на виллу к Профессору. А потом он вновь становится Тедом Манди, в grüne Minna, и едет в полицейский участок, чтобы сделать еще одно добровольное признание.
Автомобиль резко останавливается. Он поднимается по железной лесенке под вращающимися лопастями вертолета. Его снова укладывают на пол, на этот раз приковывают. Вертолет поднимается в воздух. Манди мутит. Вертолет летит и летит, и он не знает, сколь долго. Наконец садится, его спускают по лестнице, ведут по асфальту, потом через несколько гулко захлопывающихся дверей. Наконец он прикован к стулу в комнате с серыми кирпичными стенами без окон и с единственной стальной дверью. Проходит какое-то время, прежде чем он понимает, что снова может видеть.
После этого, по его разумению, проходит два-три часа и несколько жизней, прежде чем он вновь свободный человек, сидящий в своей одежде в удобном кресле уютно обставленного кабинета, где мебель из дерева красных тропических пород, на стенах – фотографии героических пилотов, радостно машущих рукой из кабины, а в камине весело горит газовый рожок, стилизованный под полено. Одной рукой он прижимает к левому глазу теплый компресс. В другой держит большой стакан с сухим мартини. А напротив сидит его давний друг и исповедник, Орвилл Дж. Рурк, зовите меня Джей, из Центрального разведывательного управления в Лэнгли, штат Вирджиния, и, черт побери, Тед, ты не постарел ни на день с тех пор, как многие годы тому назад мы с тобой бродили по улочкам Лондона.
Манди возвращается к жизни и теперь может вспомнить самое недалекое прошлое, разделенное на три сегмента.
Сначала он был Манди-террористом, прикованным к стулу, которому задавали множество агрессивных вопросов два молодых американца и одна американская матрона. Матрона что-то спрашивала на арабском, в надежде подловить его.
Потом он стал Манди-объектом-тревоги, главным образом для молодого мужчины-врача, тоже американца и, судя по его поведению, военного. Врача сопровождал санитар, который принес одежду Манди, повешенную на плечики. Доктор хотел прежде всего взглянуть на
И санитар обращался к Манди исключительно «сэр». «Сэр, с другой стороны коридора ванная и туалет», – сообщил он, передавая Манди одежду на пороге камеры с распахнутой дверью.
Врач заверил Манди, что насчет глаза можно не волноваться. Все заживет. Если возникнут неприятные ощущения, закрыть повязкой. Манди, всегда джентльмен, говорит, что премного благодарен, но с повязкой он уже недавно ходил.
А после этого он становится Манди Великолепным, принимающим визитеров в той самой комнате, где сидит и сейчас. К его услугам кофе, пирожные, сигареты «Кэмел», от которых он отказывается, перед ним извиняются люди, которых он в глаза не видел, а он заверяет их, что не сердится, все прощено и забыто. И эти смущенные молодые люди, и женщины с простыми именами, вроде Хэнк, Джефф, Нэн и Арт, спешат сообщить Манди, что начальник оперативного отдела уже летит из Берлина, а пока мы… ну… знаете, сэр, все, что мы можем сказать: мы очень сожалеем о случившемся, мы же понятия не имели, кто вы, и… это говорит Арт…
– Я думаю, есть только один-единственный аргумент, который мы можем привести в защиту молодежи: они выполняли приказ, – часом позже, печально покачивая головой, суммирует Рурк.