Абсолютный доступ

Кейн хочет пропустить эти слова мимо ушей.

Его сердце готово вылететь из горла. Инстинкт разжигает кровь, заставляя бежать быстрее. Его нос идет по следу потного мускуса и оружейной смазки. Но он доверяет своему напарнику. Каждый слог команды проникает в него, сдерживает его темп, охлаждает огонь до спокойного горячего свечения.

Его плавная стремительность перерастает в осторожность.

Он огибает кусты и бежит по лесу. Его чувства устремлены вперед. Усы определяют, какие ветви самые хрупкие и их следует избегать. Длинные остевые волоски шерсти предупреждают его, когда следует уклоняться, а когда – пригибаться.

Чувствительные подушечки лап сообщают, как лучше распределить вес между четырьмя лапами, чтобы избежать хруста сухих листьев или шороха сосновых иголок. Глаза отмечают градацию тьмы перед ним, направляя в самые глубокие тени.

Его нос еще более чувствителен. Ноздри раздуваются, втягивая все запахи, рисуя мир в калейдоскопе невидимых глазу следов, как прошлых, так и настоящих. Они наполняют его и устремляются наружу, сплетаясь воедино, превращая его в единое целое с лесом, с влажным известняком, с ветерком, дующим в каньоне.

В такие мгновения пес освобождается от плоти и костей, от надрывного дыхания и бешено стучащего сердца. Чувствует, как широкий мир манит его. Он зовет его мелькнувшим в ветвях хвостом белки, резким запахом рысьей мочи, ярким опереньем певчей птицы, взлетающей с ветки.

Но он держит уши торчком, поворачивая их то в одну сторону, то в другую. Он слышит тех, кто следуют за ним, отслеживает их шумные шаги, замедляет свой бег. Он подавляет соблазн броситься в большой мир, который его искушает, который его притягивает. Вместо этого он чувствует нечто более сильное, что удерживает его здесь. Он тянется к колодцу тепла, к знакомому запаху пота и дыхания, к закопанному там обещанию, к стае и дому.

И он бежит вперед, но никогда не забегает слишком далеко.

8

07 часов 42 минуты

После всего двадцати минут блужданий среди камней Эбби уже едва волочила ноги.

Ее тело покрывала испарина, не столько от напряжения и быстрой ходьбы, сколько от ощущения того, что они не успеют спасти дедушку. Дезориентация усугублялась необходимостью пробираться по лабиринту оврагов, каньонов и ущелий, одновременно пытаясь идти в ногу с Такером, чтобы ставить свой ботинок там, где он только что поставил свой.

От напряжения и боли раскалывалась голова. От надрывного дыхания пересохло во рту. Обеими руками Эбби крепко сжимала «Глок». Его вес служил ей своего рода спасительным якорем, удерживавшим ее вертикально, подобно тому, как тяжелый шест помогает канатоходцу сохранять равновесие.

Их отряд свернул в тесное ущелье, или даже расщелину, такую узкую, что если вытянуть руки в стороны, то можно коснуться кончиками пальцев его сложенных из песчаника стен. Такер нисколько не замедлил шаг, углубляясь все дальше в узкий проход. Эбби так ни разу и не заметила его пса, хотя знала, что тот где-то впереди, безошибочно направляя их по следу бандитов.