Абсолютный дрейф

– Успокойся, Игорь! Я вместе с ребятами у-ходил. Мы вместе дошли до нашей па-латки. Девчата пошли к себе, а мы со вторым экипажем и глубоководниками – в нашу мега-халабуду, – попытался успокоить подчиненного Иосиф Чавадзе.

… Штатная жилая площадь Ледового лагеря состояла всего из трех палаток.

Самая большая, которую полярники сразу окрестили «холостяцкой халабудой», была отведена мужчинам. Правда, практически сразу из нее съехали на радость себе и оставшимся: трактористы – в техническую палатку; врач Деев – в свой походный медпункт; Федорчук с Филипповым – в «штабную палатку»; там же, в выгородке под радиорубку большую часть суток проводил радист Ходкевич. То есть фактически в «общежитии» постоянно проживало только 12 человек – гидробиолог, оба экипажа вертолетчиков (по паре пилотов, штурманов и бортмехаников), трое глубоководников, японский геофизик и сам Агатин.

В палатке чуть поменьше расселили трех парашютисток, завпищеблоком и молодую спутницу Гарри. А в самом маленьком и «комфортабельном» домике единолично проживал покойный Петерсон. На это имел он полное право, так как это жилище закупалось и доставлялось на Полюс на его личные средства.

Одним словом, все жильцы практически постоянно находились на виду друг у друга и пошлые намеки штурмана на то, что его коллеги в первые дни экспедиции закрутили роман с парашютистками не имели оснований.

– … Так. За вертолетчиками ушли мы с Алей… То есть в 22.00 в столовой оставалось 9 человек. Остальные, включая самого Пэра, были вне ее стен?.. Галина Васильевна, вы, когда последних гуляк проводили?

– Как Александр Кузьмич велели: в полночь трактористов и выставила, – доложила шеф-повар Галина Семутенко.

– А с трактористами кто кутил: доктор, радист и штурман?

– Ну, да. Впятером пили, «пятеркой» и на лед ушли, – не стесняясь вложила пьянчужек новому «боссу» повариха.

– Я сразу в рубку пошел, – тут же открестился от опасных собутыльников Ходкевич.

– А перед этими «хоккеистами» кто уходил? – продолжил дознание Генрих.

– Перед ними Петренко и «Мураками» этот или как его? Ну, в общем японец этот ученый. После – Александр Кузьмич. Он тогда и сказал этим гулякам: мол, еще полчаса и всем в «люлю»!

– Вы подтверждаете, Александр Кузьмич? Все так и было?

– Абсолютно. Где-то одиннадцать и было тогда на часах…

– Вы в свою палатку пошли?

– Нет. Я ненадолго зашел в общую палатку к Иосифу, спросил, как он себя чувствует. Потом к девчатам заглянул. Парашютистки уже спать укладывались, а твоей Алевтины еще не было, кстати… Затем – в радиорубку: посмотрел нет ли каких телеграмм или факсов. От Ходкевича, как понимаешь, в тот вечер пользы ожидать было нечего: по прибытии на свой круглосуточный пост их «радиовеличество» дали храпака…

– Вы б лучше проверили, где Петерсон бродит, – вдруг снова не сдержался Гарри.

– Да, я думал он уже давно «Белугу» трескает у себя в палатке!!! – попытался оправдаться Федорчук.

– Да, уж… Человек один уезжает из лагеря, отсутствует полночи, и все думают, что он просто решил попить на халяву русской водочки! Вот она наша национальная парадигма во всей своей радужной красе!

Успокоившись, Гарри обратился к Филиппову:

– А вы, Николай Иванович, почему Пэра не хватились? Вы же его лично к Буткусу отправили?

– Виноват, товарищи. Я же к отлету готовился. Одно проверил, другое… Постоянно между штабной палаткой и складами мотался с Кривоносом. Честно сказать, я решил, что его кто-то у камбуза перехватил и, признаюсь, даже обрадовался такой мысли…

– И даже звонок норвежский спасателей вас не насторожил? Как же так!? – Гарри окончательно поддался эмоциям.

– Виноват я. Виноват… Говорю же: подумал эти алкаши вместе с Петерсоном дурачатся и значения звонку не придал…

Покаянная реплика прославленного полярника окончательно повергла собравшихся в состояние всеобщего уныния и безысходности.