Abyssus abyssum (СИ)

- Ваш отец, небогатый дворянин из Беарна, служил у Арнольфини, - говорил Мартин сухой скороговоркой. - Был капитаном его стражи. Арнольфини отправил его с отрядом на помощь одному из своих друзей. В дороге капитан Бриан де Марино скончался от кишечных колик. И вот теперь вы решили отомстить бывшему сеньору вашего отца. Поздновато, не правда ли?

Неожиданно Кристабель повернула своего коня и понеслась прочь. Мартин, выругавшись, перебросил аркебуз одному из солдат, а сам поскакал догонять девушку. И ты конечно понимаешь, терпеливый слушатель мой, что прекрасному наезднику, каким он был, не составило особого труда настичь беглянку. Впрочем, и сама она не слишком стремилась скрыться - доехала до развалин винодельни, где дорога поворачивает на Вьяну, и остановилась.

- Вы думаете, что знаете все, сеньор Бланко, - крикнула она, едва Мартин подъехал. - Но вы не знаете ничего! Если один раз я растерялась - будьте уверены, во второй у меня найдется достаточно сил.

- А вы уверены, что такой человек, как Арнольфини, будет беспечно ожидать, пока вы его прикончите? - спокойно спросил Мартин. - Тем более, что вам не удастся скрывать свою ненависть. Послушайтесь моего доброго совета - найдите человека, который сделает все за вас.

Девушка прикрыла глаза и покачала головой.

- Нет. Это должна сделать я сама, - голос ее теперь был безжизненным и тусклым. - И ему нужна именно я - он видел меня в соборе во Вьяне, я заметила, как загорелись его глаза. Они так же горели, когда он смотрел на мою мать. Одержимостью. А о моей ненависти он не знает. Этот мерзкий паук не знает, что моя мать выжила после восьми лет ада в его замке, что моей тетке удалось забрать ее сюда, в дом скорби. И что в редкие минуты, когда сознание возвращалось к ней, она рассказывала мне вещи, способные зарядить ненавистью не одну, а тысячу душ. Я сама должна быть причиной смерти Арнольфини, дон Бланко. Он должен видеть, кто убил его. И смерть его должна быть медленной и мучительной.

Глаза Кристабель были сухими. И речь ее продолжала литься, такая же сухая, как раскаленная струйка песка.

- Я шла к этому долго. Сперва я была очень мала. Потом на какие-то несколько лет у меня появилась иллюзия, что все прощено и забыто, что ненависть, горевшая в моем сердце, выгорела дотла…

И такое бывает, подумал Мартин.

- А потом они приехали сюда, - голос Кристабель не дрожал, лишь становился чище, светлее, словно огонь, в который поддували кузнечные мехи. - И я поняла, что это знак. Что я должна.

Мартин молчал. Он многое повидал на своем веку, немало видел хладнокровных убийц, таящихся под самыми что ни на есть ангельскими личинами. Однако здесь быть что-то несомненно другое, больное, обреченное, и в то же время неимоверно сильное и горячее, как сернистое пламя ада.

- Донья Кристабель, - собрался он, наконец, с силами. - Я не собираюсь разубеждать вас - каждый имеет право на месть. Но я прошу вас подумать о следующем - если вы просто убьете Арнольфини, вас станут судить и, возможно, казнят. И даже если вам повезет сбежать, вы будете обречены на несчастную скитальческую жизнь, какая под силу разве что мужчине, да и то не всякому.

- После того, как дело будет сделано, это не имеет значения, - отмахнулась Кристабель. Но Мартин понял, что его слова засели в ее сознании.

- Поверьте, есть люди, ненавидящие Арнольфини не меньше вашего. Но месть - блюдо, которому должно быть хорошо приготовленным и поданным холодным.

Он слышал как-то эту фразу от графа де Бомона и решил, что она достойна того, чтоб запомнить накрепко.

- Я предлагаю вам союз, донья Кристабель, - продолжал Мартин.

- Союз? - растерянно переспросила девушка. Сейчас она совсем не походила на ненавидящую своего врага убийцу. Бланко усмехнулся и, потянувшись, запахнул на ней плотный шерстяной плащ.

- Прохладно сегодня, не простудитесь, - сказал он почти ласково. - Да, обыкновенно союз между мужчиной и женщиной рождается из любви и приязни. Но я предлагаю союз, рожденный из ненависти. Способный не просто убить старого Арнольфини, но и полностью обезглавить его род…

***

После аббатства повернули было на юг, но всеведущий Лисенок прознал откуда-то, что по всему левобережью Эга был недород и теперь люди голодают, да и господин де Бомон, граф Лерин, не жалует в своих землях комедиантов, так что, несмотря на воркотню Джермо, решено было ехать в королевские земли Наварры.

По поводу же места, где стоило остановиться на зиму, Урзе и Джермо едва не перессорились.

- А я говорю, что король оставил Памплону и живет теперь в Олите, - упрямо заявлял Урзе. - И теперь выгоднее направиться туда.

Джермо что-то пробасил в бороду на васконском наречии - так было всегда, когда ему приходилось соглашаться с чужой правотой, - и подхлестнул мула, и без того трусившего довольно резво. До развилки, от которой дорога расходилась надвое, было, по словам Урзе, не более десяти миль. Но с запада заходила большая туча, нужно было искать укрытия.

- А ты что скажешь, Берт? - обратился Урзе к Лисенку, нарочно называя его по имени, чтобы досадить васконцу.