ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Мальчик смотрел куда-то вдаль. Что было там, за пределами этого дома? Прошло четыре года. Проклятые четыре года с той встречи с леди Джулией. Кем была эта женщина? Она задавала ему много вопросов тогда… И на все он ответил. И эта женщина просто ушла. По её лицу не было видно её страха. Она просто смотрела ему в глаза. Без тени упрёка, без капли осуждения. Эта женщина была слишком другой, слишком странной… Совсем непохожей на остальных. И прошло целых восемь лет с того момента, как он в последний раз покидал дом. Тогда ещё было жива Мари… Тогда ещё была жива Аннэт…

Дэвид Блюменстрост подходит к сыну, тот, только услышав шаги отца, отходит в сторону. Мальчик оборачивается и с подозрением смотрит на мужчину. Он уже давно начинал думать, что отдал бы многое, чтобы отец не подходил к нему больше. Мальчик понимал, что вряд ли сможет простить когда-нибудь этому человеку смерть Мари. Как не сможет простить этого себе. Это он был виноват в том, что случилось такое несчастье…

— Ты же знаешь, сегодня сюда приезжает мой начальник. Я не могу пригласить его в дом, где сейчас живу я с твоей матерью и Амандой, ты же понимаешь…

Джордж вздрагивает и кивает. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы в этом доме появлялся кто-то чужой. Прошло уже три года с того момента, как тут появлялся кто-то из тех, кто не жил здесь и не относился к семейству Блюменстрост.

— Ты всё ещё винишь меня в смерти Мари? — спрашивает Дэвид вдруг.

И Джордж просто кивает. Конечно же, это было так. Конечно же, он всегда будет винить его в этой трагедии. Разве нужно было спрашивать это? Наследник рода Блюменстрост предпочёл бы, чтобы эту тему вообще никогда не обсуждали. Ведь если не думать о смерти, можно представить, будто Мари ещё жива…

— Не думаю, что когда-нибудь перестану это делать, — тихо замечает мальчик, забираясь на подоконник. -—Ты не беспокойся. Я буду тихо сидеть здесь. Ты знаешь меня.

Дэвид кивает и выходит из комнаты. Он знает: сейчас лучше не говорить ничего, если ему дорого время и хоть какое-то расположение сына. Про себя мужчина отмечает, что уже сам готов признать, что это именно он виноват в смерти малышки Мари.

Роза впервые оказалась в кабинете Георга Хоффмана. Это помещение было даже темнее, чем комната, в которой её содержали уже… Сколько прошло с того момента, как этот человек выкрал её? Месяц? А может быть, два? Роза боялась пошевелиться здесь. На столе Хоффмана было очень много различных бумаг, все они лежали в страшном беспорядке, но мужчина, казалось, прекрасно ориентировался во всей этой огромной куче самых различных документов…

Хоффман достал пузырёк с какой-то прозрачной жидкостью, вылил её в стакан и разбавил водой. Когда он протянул это Розе, та взяла стакан, но пить не торопилась. Смерть пятьсот восемьдесят девять произвела на девочку слишком сильное впечатление, чтобы она могла спокойно брать что-то из рук этого человека.

— Боишься? — усмехается Хоффман. — Что же… Хоть чему-то я тебя научил за это время!

На какой-то момент лицо мужчины кажется даже слишком дружелюбным. Таким, каким Роза его никогда не видела. И это заставляет её осторожно поставить стакан на стол. Просто подальше от себя. Она ещё хотела жить. Ей не хотелось, чтобы её недолгая жизнь оборвалась прямо сейчас.

— Пей! Хотел бы тебя отравить, сделал бы это раньше! — смеётся Георг, и Роза замечает, что его взгляд снова становится более хищным, более страшным.

Девочка тянется за стаканом, берёт его в руки и одним глотком опустошает. Препарат показался ей сладким. Даже слишком сладким. Маленькая принцесса хмурится, пытаясь понять, что же это было. Георг улыбается. Наверняка он и ожидал такой реакции. Роза в который раз думает о том, как же она всё-таки предсказуема. Вообще. И для Хоффмана в частности.

Роза чувствует какую-то невероятную слабость во всём теле, перед глазами у неё всё плывёт. Последнее, что она понимает — это то, что граф подходит к ней и подхватывает на руки. Сознание покидает девочку, и мужчина усмехается. Это то, что и было нужно. Для операции Роза нужна в бессознательном состоянии. Иначе всё может закончиться более чем плачевно. А ему совсем не хочется рисковать сейчас. Не тот момент, чтобы это было возможно. Моника слишком обеспокоена произошедшим в том приюте. И Хоффман не хочет подавать ей ещё зацепок для расследования.