ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Моника встала и послушно поплелась за Алесией, совсем послушно, без всяких возражений, без истерик, без каких-то восклицаний, радостных или наоборот, без всякого шума, абсолютно тихо и послушно, так, как редко сможешь увидеть где-либо, как изредка ведут себя те люди, которые что-то хотят… Алесия едва удержалась от удивлённого оклика Моники. Но сейчас это была не лучшая идея. Моника и так была слишком подавлена всей той ситуацией с Анной, когда последняя рассказала о своём желании выйти замуж за Хоффмана…

***

Делюжан всё утро чувствовал себя не слишком хорошо. Все эти балы, приёмы, маскарады изматывали уже пожилого первого министра, утомляли его, делать какие-то дела после этих нескольких часов, проведённых на публике, было практически невозможно, а дела накапливались, и мужчина боялся, что через какое-то время они могут лавиной обрушиться на него. Делюжан предпочитал всё делать спокойно и размеренно, без излишней беготни, без какой-либо суеты. Только так можно быть уверенным в правильности своих действий, в их целесообразности, быть уверенным в том, что всё должно получиться. Делюжан едва мог встать сейчас с постели, хотя было уже довольно много времени. Голова не болела, но во всём теле присутствовала такая слабость, что первый министр едва мог заставить себя встать и отправиться в свой кабинет. Обычно он редко решал какие-то дела дома, для этого была создана целая куча разнообразных парадных кабинетов, но сейчас был тот случай, когда он просто не мог добраться хотя бы до одного из них.

— Зарина! — окликнул он служанку, протиравшую пыль в коридоре. — Принеси кофе в мой кабинет. Завтракать я не буду.

Девушка поклонилась и побежала выполнять приказ министра. Мужчина почти был готов улыбнуться. Зарина была похожа на его дочь. Так же, как и Хоффман был похож на его сына. На ту семью, которую у Делюжана отняли пятнадцать лет назад. Он постоянно держал перед глазами этот облик, этот блик всех своих родных, а если что-то забывал, портреты напоминали ему. Милая белокурая девушка, всегда улыбающаяся, с открытым добрым взглядом, его дочь Лирта… Смышлёный и молодой парень, Яков, ставший по собственному желанию военным, миновав все запреты отца, и проводивший теперь всё меньше времени дома… Строгая и уже немолодая женщина, Милана, всё ещё горячо любимая, воспитавшая двух детей первого министра… Их троих не было уже пятнадцать лет. И Делюжан корил себя за то, что настоял на том, чтобы его сын прибыл из полка в тот день домой. Если бы он этого не сделал, то, возможно, хотя бы один его ребёнок был бы жив…

Изменить прошлое теперь уж невозможно. Делюжан не сможет вернуть себе семью, как бы ему того не хотелось… Только больнее становилось и оттого, что тот взрыв во дворце должен был убить самого министра, а не его семью. И мужчина не понимал, почему вдруг у него появились настолько важные дела, что он на полчаса задержался. Взрыв прогремел, когда министр подходил к своему дому. Все в доме оказались уже мертвы. Лирта, Яков, Милана, все слуги… Все были мертвы. Министр не мог простить себе того, что не пришёл раньше. Тогда ему бы не пришлось мучиться долгими вечерами теперь в полном одиночестве в свои почти семьдесят лет…

— Ваш кофе, мистер Делюжан, — сказала Зарина, входя в комнату. — Вам принести ещё чего-нибудь?

Министр жестом показал, что больше ничего не желает и девушка может идти. Та поклонилась и вышла из кабинета. Зарине было семнадцать лет. Ровно столько исполнялось Лирте в день смерти… Яков по какой-то причине не мог прийти тогда, но именно он, первый министр, настоял на том, чтобы сын обязательно пришёл, чтобы обязательно присутствовал рядом со своей сестрой в такой знаменательный день… Почему всё получилось именно так? Разве взрыв не мог грянуть в другом месте? В кабинете самого Делюжана, в столице, когда он работал, например… Или где-то ещё — на улице, в карете, в кофейной, куда каждый день ходил министр… Где угодно, только не там, только не в доме на Сосновой поляне, где жила семья Делюжана… Где угодно, только не в том доме.

Министр всё ещё жалел о том, что произошло тогда. Впрочем, куда более странным было бы, если бы он не жалел об этом. Его семья… Его дети… Всё безвозвратно ушло. И остался только он, семидесятилетней старик, управляющий государством, которое, фактически, теперь заменяло ему всё: семью, жизнь, любовь… Он жил так, как предписывал закон. Ровно так и никак иначе. Просто потому, что ничего, кроме этого, ему и не оставалось. Он мог только сидеть здесь, в этом кабинете, и думать о том, что ничего другого ему не оставалось.

Молодой человек стоял перед отцом и хвастался тем, что его приняли, а значит, уже скоро должны назначить командиром. Его сестра, бледная худенькая девочка, светленькая, вечно напуганная, стояла рядом и заворожено наблюдала за этим. Женщина, вышедшая в тот момент и увидевшая сына, ахнула. Правда, видимо, он была не слишком то рада тому, как выглядел сейчас её ребёнок.