ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Кровь в голове пульсировала, стучала, не давая отвлечься на что-то более приятное, нежели перечисление всех ужасных событий, когда-то произошедших в этом доме. Хорошо ещё, что он не позвал кого-нибудь в этот дом для помощи. Хотя… он никого не смог бы позвать сюда, в этот проклятый дом, где прошла первая половина его жизни, где когда-то погибла его сестра…

Шаг, ещё шаг, ещё один… Не в силах справиться с нахлынувшим раздражением, граф пинает попавшую под ногу стопку нот, тех самых, которые когда-то приносил Ерин, чтобы научить маленького мальчика Джорджа играть на фортепиано. Когда Георг уходил из этого дома, он взял только те ноты и книги, что были больше всего ему интересны. Книги, правда, перенесены в новое жилище молодого человека были совсем скоро, а вот ноты остались здесь.

В давящей тишине можно услышать несколько больше, чем этого бы хотелось… В давящей тишине порой невозможно понять, где грань между реальностью и вымыслом, между тем, что ты слышишь на самом деле, и тем, что тебе хотелось бы слышать… А когда дом хранит в себе самые ужасные воспоминания в твоей жизни — и вовсе кажется, что слышать эту звенящую тишину просто невыносимо… Когда каждый шаг привлекает призраков прошлого… Когда каждый вздох пробуждает самых страшных демонов ушедшего… Находиться в этом доме, кажется, почти нереально.

В полутьме постоянно что-то мерещится. И это «что-то» не даёт Георгу покоя. Зачем он пришёл сюда? Неужели не прожил бы без этих проклятых фотографий, которые почему-то так хотелось забрать?! Или действительно не прожил бы? Этот вопрос мучает Хоффмана уже на протяжении тех нескольких часов, которые он провёл в особняке, пытаясь найти свои детские фотографии. Тот альбом должен быть где-то рядом, но где? В конце концов, не отец же решил забрать их себе! Это было бы слишком глупо и слишком на него не похоже. Нет, вряд ли те снимки забрал именно Дэвид Блюменстрост. Кому нужны были те старые помятые картинки, кроме Джорджа? Кому?

Граф ловит себя на мысли, что снова назвал себя Джорджем. Джорджем… Разве он не хотел забыть это имя, которое было дано при рождении? Слово «Георг» обжигало слух куда меньше. Хоффман почти привык к тому, как теперь звучит его имя. Делюжан не любил то звучание имён, что было принято в селении, находившемся неподалёку от особняка, где жила семья Блюменстрост… Он давно уже не «Джордж». Джорджем звали маленького мальчика, что был заперт в этом доме, ребёнка, отвергнутого собственными родителями. Хоффман давно уже не имеет никакого отношения к тому ребёнку. И, собственно, не хочет иметь.

Фотография, наконец, находится. Та самая. Та, которую так хотелось снова увидеть. Этой фотокарточке не место среди пыли этого дома, она должна стоять у него, у графа Георга Хоффмана, на столе, а не лежать на пыльном полу. Граф осторожно проводит пальцем по старому изображению. Мужчина, женщина, две маленькие улыбающиеся девочки и хмурый мальчик в стороне…

Спуститься по лестнице — ещё одно испытание. Это та лестница, с которой он когда-то столкнул Аннэт. Он совсем не чувствовал вины за тот свой поступок, но почему же тогда каждый шаг даётся ему с таким трудом? Почему всякая мысль о том, что ему придётся снова спуститься по этим ступенькам, отдаёт такой болью, таким ужасом, что опускаются руки? Когда-то это была просто лестница. Но это было давно. В последний раз граф поднимался наверх почти девять лет назад. Тогда дом не был в таком запустении, к тому же, тогда сюда он приехал с шофёром Делюжана, которому было поручено помочь погрузить все те книги, что находились в этом доме. По правде говоря, одним заходом они тогда не отделались. У отца была обширная библиотека. Он любил книги. Но почему-то после смерти старшей дочери решил не перевозить их в новый дом, наверное, потому, что эти книги были ещё и памятью…

Спуститься по лестнице оказывается нетрудно. Стоило только глубоко вздохнуть и шагнуть, как граф сам не заметил, что оказался внизу. Фотокарточка, за которой он пришёл сюда, была у него в руке…

— Осмелился прийти сюда?! После всего, что ты сделал? Какой невероятный цинизм!

Хоффман вздрагивает, только услышав этот голос, — в голове тотчас проносятся все самые неприятные мысли, — и оборачивается. За ним стоит Аннэт. Чёрные глаза девочки смеются над ним. По виску её стекает тонкая струйка крови, на ней то самое светло-жёлтое платьишко, что и в тот день… Георг поворачивается к ней. Аннэт… Он ненавидел её в детстве и совсем не уверен, что может простить её за те резкие обидные слова в адрес Мари. Впрочем, вряд ли теперь и она сможет его простить…

Что за глупые мысли?!

Она уже давно мертва, и графу совсем не требуется её прощение. Она была лишь человеком, что постоянно мешал. Человеком, которого мальчик Джордж ненавидел больше, чем кого-либо. Даже больше, чем отца… Разве он мог подумать о том, что это чувство снова проснётся в его груди к кому-то, кроме Дэвида Блюменстроста? Остальных он мог презирать, но ненависти никогда не испытывал… Впрочем, когда-то он ненавидел ещё и всех тех докторов, что приходили к нему…