ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

Всё дело совсем не в этом… Всё дело лишь в жестокости тех самых легенд. В том, что в них самые миролюбивые народы могли обвиняться в чрезмерной жестокости, что в них самая настоящая жестокость называлась подвигом. Всё дело лишь в этом. Константин ненавидит и презирает легенды за это. Было бы всё иначе — кто знает, как сложилась бы жизнь у него и Эдди? Но теперь уж ничего не возможно изменить. Остаётся только один выход, пожалуй… И этот выход — месть. И никто на свете — ни Эйбис, ни Феликс, ни кто-либо из учителей, ни Миранда — не смогут ему в этом помешать.

Дамиан выскальзывает из толпы, шутливо отдаёт Константину честь и снова растворяется в этом огромном скоплении народа. Дамиан… Миранда… Джон… С ними было тогда почти хорошо — они заботились о нём, опекали. Можно было чувствовать себя почти своим, почти нужным… Возможно, Константину Райну тогда нужно было именно это — находиться среди людей, которым не всё равно. Стоило ему, пожалуй, упросить Миранду тогда взять его с собой. Впрочем, она оставалась бы непреклонной, как бы он её не просил. Константину бы хотелось никогда не учиться в Академии — пусть он и делал неплохие успехи, всё это было сначала ради исцеления Эдуарда, а потом ради мести. Константину бы хотелось, чтобы всё было так, как было когда-то совсем давно — ещё до смерти родителей, когда Эдди был здоров, когда не нужно было учиться ни в какой магической Академии, когда всё было хорошо… Ему не нужны были ни деньги, ни слава, ни власть — только то счастье, которое когда-то царило в его семье. Пожалуй, он устал. Устал постоянно стремиться к тем знаниям, которые были так необходимы ему — устал изучать зелья, одно за другим, от безобидных и даже полезных человеку и до самых страшных ядов, устал придумывать всё новые и новые проклятья, устал смотреть на то, как они действуют на разных животных, устал притворяться самым обычным человеком, устал подавлять свои оборотничьи порывы и инстинкты, устал общаться с опостылевшими ему людьми, устал выдавливать из себя дежурную улыбку, которую, впрочем, к счастью, все расценивали как пожелание всего самого плохого, устал ждать…

Но он подождёт. Константин Райн прекрасно умеет ждать. Он сумел доказать это самому себе. А доказать другим будет куда проще. Самое трудное всегда — убедить самого себя. Убедить, что нельзя действовать сгоряча, что нельзя бросаться в самое пекло тогда, когда даже не знаешь, сможешь ли ты добиться своей цели, что нельзя всегда прислушиваться к своим инстинктам, что нельзя слишком выделяться из толпы… Убедить себя, что любовь к тебе со стороны других людей совершенно невозможна. И верить в это. Верить всем, что ещё осталось от собственного сердца.

— Моя мама говорит… говорила… Говорила, что сказки учат нас тому, как нужно жить, — замечает Мира почти неслышно. — Учат тому, как нужно любить…

Константин совсем забыл, что девчонка находится рядом с ним… Почему-то сейчас вдруг становится её невозможно жалко. Райн прекрасно понимает, что червовая королева чувствует сейчас, после смерти матери. Он и сам через всё это прошёл после гибели Эдуарда. Смешно, что смерть родителей он никогда не воспринимал так тяжело — должно быть, потому, что умерли они слишком рано. Он никогда не воспринимал их смерть так серьёзно, никогда не горевал по ним так сильно, как по старшему брату. Мире было тяжело пережить смерть матери. Константин прекрасно её понимал. Трефовый туз никому бы никогда не пожелал пережить смерти близких людей — он знал, насколько это больно, горько, насколько душа опустошается после этого… Наверное, поэтому ему было так жаль эту Андреас, что он полез тогда в реку за её браслетом, что он оплатил комнату в гостинице и за неё тоже, что он купил ей какую-то странную фарфоровую куклу, которая ей так понравилась… Ему было горько даже думать о том, что кто-то может испытать столь же сильную боль, что и он сам тогда.

Эдуард тоже так говорил… Про легенды… Про то, что они учат любви… Хорошей же любви они учили людей! Константин усмехается как-то тоскливо. Эдди прекрасно бы знал, что сказать в таком случае… Он всё всегда понимал и знал… Эдуард бы прекрасно объяснил те странные эмоции, которые ощущал Константин, глядя на кудрявую Миру. Смог бы понять… Потому что трефовый туз совершенно не понимал этого.

— Любовь? — вздыхает Райн тяжело. — По мне так, любовь — самое паршивое чувство из всех, что можно придумать.

Только после него на душе так тоскливо и пусто. Только оно приносит столь сильную боль, что кажется, что невозможно её больше терпеть… Только оно заставляет плакать так сильно, уничтожая при этом сердце маленькими кусочками — с каждой каплей, постепенно, неторопливо, почему ещё более болезненно, нежели, если бы это было сделано сразу. Разве можно считать это чувство хорошим? Константин когда-то тоже считал его таковым — добрым, радостным, что приносит счастье. Но… Лучше никогда не любить, никогда не быть любимым — словом, всегда чувствовать себя хорошо и спокойно.

— Почему? — не понимает Мира. — Любовь — самое чудесное, что только есть во всём Осмальлерде!