ac0846a334c74b76bf3c8ff10e16ffdc

В легендах многое преувеличивали. Явно. Константин никогда в них особенно не верил. Верил Эдди. Верила Мира. Верила Эрна. Многие верили. Но ему самому всегда казалось, что всё было совсем не так. Даже если и были те люди — те безумцы и смельчаки, что решились бросить вызов вековым устоям, — разве не были они достойны хоть какого-то уважения? Да и смогли бы они разве сделать всё то, что о них говорили? На это не хватило бы и жизни. Впрочем, плевать. Какое дело Райну до глупых сказочек Эрны? Девчонки могут верить во всё, во что им пожелается. Они по природе своей суеверны и впечатлительны.

Пусть верят во всё, во что только хотят верить. Константину совершенно плевать, что именно это будет. Всё равно всё это — лишь глупые сказки для маленьких детей. Эдуард верил и в богов, и в природу — много ему это помогло? Почему это ему не помогло?! Почему брат Константина — добрый и тихий Эдди — теперь гниёт в могиле, а эта сволочь Луис Вилланд жив?! Почему ни один из его детей не мёртв и не болен?! Почему здорова его жена?! Почему сам он здоров?! Почему Константину каждый месяц, если не чаще, приходится видеть его наглую самоуверенную рожу?! Почему Райну приходится так часто видеть улыбку, что больше похожа на оскал, этого чёртова инквизитора?! Что же… Ничего. Когда-нибудь Константину удастся стереть эту самоуверенную ухмылку с лица Луиса Вилланда. И парень уже прекрасно знает, как сделает это. Осталось только подождать. Ещё совсем немного. Константин ждал почти шесть лет. Ничего. Ещё один год он вполне способен потерпеть.

Лежать на траве было почти тепло. Светило солнце, на небе были лишь светлые облака, которые неторопливо проплывали мимо… Красота. Сколько Константин себя помнил, это всегда было до одури приятно — валяться прямо в траве и смотреть на яркое небо, жмуриться и смеяться. Только щебет птиц мешал ему сосредоточиться. Но это было ничего. Птиц Константин вполне способен потерпеть. Так хорошо лежать на траве, видеть спокойное красивое лицо Миранды, слышать её размеренное дыхание, каким-то внутренним ощущением понимать, что она усмехается, смеётся над ним. И он вполне готов ей это простить… Ему так хорошо лежать рядом с ней вот так, на траве, под высоким голубым небом, не думая больше ни о чём. Когда-то давно, ещё когда Эдуард был жив, Константин помогал ему в солнечную тёплую погоду выбраться из дома, а потом они вдвоём валялись на траве — Эдди, вечно закутанный в свой плед, и его младший братишка — и смеялись над чем-нибудь. Эдуард любил слушать пение птиц, любоваться природой. Самому Константину созерцание чего-то всегда было чуждо. По своей природе он сам всегда был деятелен. Стать только наблюдателем после смерти Эдди ему было так трудно… Но это было необходимо, он сам прекрасно это понимал. Не хватало ещё, чтобы смерть его старшего брата тогда оказалась напрасной. А Константин справится. Он горд и даже горделив, но наступить на горло собственным гордости и гордыни он вполне способен. Он не взбалмошный Эйбис Вейча, который говорит всё, что ему вздумается, только потому, что находит в этом способ себя развлечь. Константину пришлось стать даже скрытным, хотя до этого скрытным он никогда не был, стать почти отшельником, насколько это только было возможно в Академии. Ему приходилось быть со всеми — с каждым — безукоризненно вежливым и спокойным, пришлось позабыть то, что он, вообще-то, вспыльчив, гневлив до одури… Пришлось позабыть про свой скверный норов, про свои детские мечты о будущем. Пришлось стать ледяным трефовым тузом — человеком, которого интересует только наука, которого невозможно разжалобить, растрогать… Он стал обычным человеком, который был ко всему, кроме себя самого равнодушен. Он стал тем человеком, которым всегда с самого детства боялся стать. Разве трудно ему теперь переступить через себя, если тогда — ещё шесть лет назад, будучи двенадцатилетним мальчиком — он перевернул, сломал, переворошил, выжег свою душу и самого себя? Разве теперь ему трудно переступить через свою гордыню — остаться безукоризненно вежливым даже после оскорбления, остаться внешне спокойным практически в любой ситуации, обдумывать самую жестокую месть с вежливой и спокойной улыбкой на лице. Он теперь это умеет. И почему-то гордится этим. Константин сам порой не может понять — чем он гордится в этом жизненно необходимом умении. Константину думается, что Миранда вполне способна одобрить это его умение — она тогда и сказала ему ревущему успокоиться. Она тогда помогла ему вытереть слёзы, собраться с мыслями. Она тогда отправила его в Академию… Он так благодарен этой девушке… За всю жизнь у него никогда не получится достойно отблагодарить её…