Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой [Т.1]

Я собрался уходить — АА протянула мне руку и жалобным голосом протяжно сказала: "Благодарю Вас, душенька"… Мы расхохотались, я сказал: "Вы всегда такая — испортит человеку жизнь, а потом жалобным тоном говорит!" Шутили, АА в хорошем настроении была.

Вечером, в половине седьмого, я опять пришел к АА. Со взносом ничего не вышло — разные формальности требуются, нужно расчетную книжку В. К. Шилейко, а он не дает ее, да Маня и не на него записана, а на АА.

Вечером Пунин проявлял фотографию — он сегодня при свете магния сфотографировал всех находящихся в квартире за обедом (АА, троих детей, А. Е. Пунину, ее брата с женой).

Я принес купленную мной сегодня книгу "Les fleurs du mal". Читала их, сидя за письменным столом. Читала много стихотворений — вслух и переводя те места, которые были мне непонятны. Читала "B n diction" — 12 и 13 строфы, сравнивала со стихотворением Николая Степановича ("У цыган"): "Correspondances" (первая и вторая строки "У цыган"). "А Th odore de Banville"; "Un fant me" (7-8 стр. — "Крест"), "Toute enti re", "XLIII", "Le flambeau vivant" ("Я сам над собой насмеялся"); "R versibilit " ("Подражание персидскому" — композиция, план); "L'autre spirituelle"; "L'invitation au voyage"; "Moesta et errafunda" ("Сентиментальное путешествие") и другие.

Я пошутил, что если в ее стихах так же порыться, то и в них можно найти что-нибудь общее с Бодлером. АА стала протестовать, сказала, что она очень хорошо помнит свои стихи и что есть только одно место, точно соответствующее ее строке: "Двадцать первое. Ночь. Понедельник". — Это: "Vendredi treize nous avons". Но — и АА, улыбнувшись, сказала: "Вот вам крест, клянусь, что это простое совпадение…".

Читали, разбирали, говорили, Пунин принес негатив, рассматривали…

Потом Пунин притащил аппарат и магний в кабинет и фотографировал на диване детей…

Я ушел в половине десятого вечера.

19.11.1925. Четверг

Сегодня день моего ангела. Я пригласил к себе АА и Пунина. АА, пообедав в Ш. д., ушла в Мр. дв., и была там до вечера. А вечером — в начале одиннадцатого пришла ко мне. Пунин пришел на несколько минут позднее (прямо с лекции из Инст. истории искусств). АА вошла, поздравила меня и дала мне подарок — переплетенную в шелк, старую любимую книжку, которую она годами хранила у себя — книжку стихотворений Дельвига. Я раскрыл книжку и прочел надпись: "Милому Павлу Николаевичу Лукницкому в день его Ангела. 19 ноября 1925 г. Мраморный дворец". АА поздоровалась с моей мамой (больше никого дома не было) и прошла в мою комнату. АА была в новом черном шелковом платье. Белый платок на одном плече. Белые шелковые чулки и черные туфли — все единственное у АА…

Я показал АА "Красную газету" со стихами Ал. Блока и со статьей Горького о Блоке. АА прочла стихи: "Это все те же…" (из стихотворений ранних лет Блока). Про статью Горького сказала, что она уже читала ее в заграничном журнале. АА сказала, что Блок в последние дни перед смертью говорил о своей нелюбви к Горькому.

Вчера у Шилейки были его гости, пили до пяти утра, и АА пришлось быть с ними, так как нельзя же лечь спать при посторонних.

Сегодня приходили к АА из б. Женского медицинского института приглашать на вечер, устраиваемый 29-го.

АА с улыбкой:

— Прислали студента, который по всем признакам был выбран потому, что он "самый красивый"! Это так видно было! Подумайте — какая у них прекрасная мысль: к Ахматовой надо присылать самого красивого!

Я — со смехом:

— Что ж, он был высокого роста и все такое?

— Да, да, и высокого роста и вообще все, как полагается… И он говорил: "Мы надеемся, что Вы не откажетесь участвовать, ведь Вы у нас лежали весной"…

(Прежде всего, АА лежала не у них, а в Рентгенологическом институте. Да и что это за манера приглашать!)

АА смеется: "А если б я лежала в гробу, так меня пригласили бы читать в похоронном бюро?!".

Пришел Пунин, мама возилась с примусом, пили чай, ужинали.

Мама ушла на бал, и мы остались одни. Я притащил свои фотографии, чтобы похвастаться ими перед Пуниным, который очень гордится своими фотографическими способностями. Показывал их. АА приняла участие в рассматривании. Потом показал АА два моих замечательных документа — мандат Алгембы и удостоверение Управления Северных шоссейных дорог, выданное мне в 1918 г.

АА заметила: "Храните, храните их!..".

Мы перешли в мою комнату. АА и Пунин сели на диван. Я стал разбирать автографы Николая Степановича и дал АА автограф "Духовный странник", разобранный мной сегодня.

АА не соглашалась с моим чтением одной и строчек ("Какие спели во слезах"), сказав, что правильно: "Какие сеяли в слезах"… Одно слово так и осталось неразобранным. Пунин долго вертел в руках листок, но и он не разобрал этого слова.

Вино развеселило меня и Пунина и оживило АА. Поэтому и беседа стала более оживленной и более тонкой — всегдашний юмор АА, в последнее время как-то пропадающий, опять золотил края искусно выгнутых фраз.