Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы)

"Он был мне одолжен", однако, — галлицизм. Пушкин исправляет его в одном из следующих стихотворений, где он говорит: "обязан".

АА вчера демонстрировала мне новые свои открытия: стихотворение Пушкина "Друзьям" (1822), исходное из элегии Шенье "Reste, reste avec nous, p re des bons vins!" (начало ее), и Пушкин выдает себя в последней строке: "Под зашипевшею струей", которая в черновике читалась: "Над зашипевшею струей", т. е. где образ совершенно совпал с тем, который у Шенье.

АА деятельно ищет такие "над", выдающие Пушкина. А их всегда можно найти, говорит она.

Показывала сходство с Шенье и в стихотворении "Дева", и другие (слова "славянские ручки..." и пр.), новые открытия в "Вольности" и т. д.

Вчера я выразил АА свое удивление по поводу того, что она совершенно не была огорчена словами Щеголева о том, что все найденное ею уже известно по работе Никольского (АА, передавая мне разговор со Щеголевым, сказала мне, что все это известно и это очень ее радует, потому что значит она правильно все делала). Вчера АА в ответ на мое удивление сказала, что Щеголев совсем не в такой форме говорил, чтоб ей огорчаться, — наоборот. И конечно, ей нужно радоваться словам Щеголева: ведь разве не приятно сознавать, что ты сделал без всяких соответствующих знаний, без всякой подготовки — и сделал правильно — то, чего и многие специалисты не умели или не смогли сделать (Щеголев давал задание в прошлом году — где-то в ученом семинарии, в котором его слушали Тынянов, Томашевский, кажется, и т. п. пушкинисты, — проделать именно эту работу: найти влияние Шенье у Пушкина — и никто этого не сделал. Щеголев сам это говорил).

В работе по Пушкину АА больше всего задерживает и больше всего ей мешает незнание соответствующей литературы по Пушкину. Демонстрируя мне каждое новое открытие АА всегда добавляет, что несмотря на, казалось бы, очевидность влияния данного стихотворения Шенье на соответствующее стихотворение Пушкина, она остается неуверенной, что это именно так и есть. Потому что всегда может оказаться, что исследователям известно влияние гораздо более сильное, чем найденное ею влияние Шенье, другого (и незнакомого ей) поэта. А близость данного стихотворения — Пушкин — Шенье, может быть, совершенно уничтожается гораздо большей близостью, которая, может быть, существует между этим стихотворением Пушкина и каким-нибудь стихотворением другого поэта. Раньше, например, АА всегда боялась общих источников — и у Шенье, и у Пушкина — сближающих их стихотворения с каким-нибудь римлянином. Однако АА узнала на днях, что Пушкин сам сообщает о себе, что с лицейских лет не читал ни одной латинской книги и очень забыл латинский язык. И АА удивляется — как же, не зная языка, Пушкин переводил? Например, с греческого "Идиллию Мосха"? И думает, что, вероятно, с какого-нибудь французского перевода...

АА на днях узнала, что Пушкин мог знать Шенье и до 1819 г. Шатобриан печатает отрывки из него и др. Это на руку АА в ее работе.

АА высказывала свой взгляд по поводу влияния на Пушкина Байрона и Шенье (Байрона АА не знает по-английски, потому что не знает английского языка). АА предполагает, что влияние Байрона на Пушкина сказывалось таким образом: в идеях, в темах, в общем тоне — и здесь оно о ч е н ь сильно. Но Пушкин не так хорошо знал английский язык, чтобы влияние это могло углубляться в область лингвистики. Французским языком Пушкин владел в совершенстве — не хуже, чем русским... И вот поэтому влияние Шенье касалось, главным образом, лингвистики — самой работы над языком, прививания к русскому языку французских элементов. Причем Пушкин с поразительным уменьем русифировал элементы, которыми пользовался, вливал в них столько русской крови, что они забывали о своей прежней родине.

И говоря о Пушкине, АА в одной из своих фраз как-то по-детски воскликнула по поводу какого-то моего замечания: "Пушкин в тысячу раз больше и Шенье, и Байрона!".

Говорили о Блоке, и АА как образец лучших его стихов, восхищаясь и упиваясь ими, повторила несколько раз его превосходные строки: "Ты для других и муза... А для меня мученье и ад..." (четыре строки).

Цитировала и другие.

Говорили о Малларме. АА процитировала на память несколько мест (в одном из них была строка — в переводе: "ты, которая — живая, знаешь больше, чем знают мертвые..."). Его она считает прекрасным поэтом. Сказала — что "надо бы достать Малларме и почитать его — уделить ему один вечер".

Я спросил АА, любит ли она "Соловьиный сад". АА очень серьезно ответила, что очень не любит его. Почему? Отделалась шуткой: "В нем ослы, ослы... Слишком много ослов". Но дальше заговорила уже серьезно о том, что "Соловьиный сад" слишком символичен... и т. д.

Заканчивала свои слова так: "Но о т д е л ь н ы е строчки в нем превосходны!"... На мой вопрос о "Стихах о Прекрасной Даме" ответила, что очень любит их.

Вчера АА лежала в постели. С утра чувствовала себя плохо. Я возил ей обед из Шереметевского дома... Встала только к вечеру — в восемь часов, потому что к ней должны были прийти Рыбаковы.