Ад

Двигатель неожиданно заглох, и мотоцикл несколько метров прокатился по инерции, недовольно шурша шинами по шершавой поверхности. Я осмотрелся. Круг замкнулся. Мы оказались на том самом месте, где встретились с Лианной еще утром: на берегу высохшего Сухого Каганца. И то ли настроение у меня испортилось, то ли действительно сама местность стала еще более хмурой, но выглядела она как-то жутковато, словно психоделический пейзаж на гравюре средневекового мастера.

Черные окаменелые вербы на фойе серой, слизисто-подвижной стены тумана зловеще замерли над котловиной, покрытой чуть присохшей грязищей. С берега казалось, что этот илистый пласт немного выпячивается и в любую минуту может, неожиданно заскрежетав, лопнуть, выбрасывая сквозь трещины свои тягучие и смрадные внутренности. В самом тумане что-то покашливало и громыхало (сильнее, кстати, чем утром), и иногда по нему пробегали зеленоватые, с синевою, отблески. Будто там какая-то дьявольская кузница работала. А земля под ногами чуть вздрагивала, мелко-мелко вибрируя и болезненно замирая в самой высокой точке вибраций. Не правилось мне все это.

Я прикоснулся рукой к плечу Лианны, которая, слившись с рулем мотоцикла, уставилась невидящими глазами прямо перед собой, и понял, что она выплеснула из себя остаток всех своих сил. Осторожно, чтобы не расплескать ее окончательно, я помог девушке слезть с мотоцикла и заставил сесть на потрескавшуюся землю, перед этим сняв и бросив туда ее кожанку. Поколебавшись, сел рядом с ней.

Лианна положила подбородок на колени, обхватив их руками, и окаменела, не обращая внимания ни на грохот из тумана, ни на далекие голоса, доносящиеся из почти неразрушенных особняков. Сидели долго. Я уже решил было нарушить молчание, но внезапно Лианна всхлипнула и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, судорожно вдыхая прокопченный воздух и до крови кусая нижнюю губу. Глаза ее словно увеличились, расширенные блестящей пленкой слез.

Я осторожно обнял девушку, и она, глухо ойкнув, спрятала лицо у меня на груди. Плечи ее вздрагивали от немого плача.

— Не надо, Анюта, не надо, — сам не понимая, почему именно так обратился я к ней и неловко погладил по шелковистым, чуть шероховатым от пыли волосам. — Не надо. Все наладится. Все будет хорошо.

Она замерла, а потом затрясла головой.

— Не будет, не будет! Я знаю. — И вдруг подняла свое грязное лицо. — Анюта?.. Меня только мама так звала. Мама… — Ее глаза расширились еще больше. — Мама?.. Мамочка!..

И она забилась у меня в руках — маленькая русалка, пойманная в сети трагических и непонятных событий. Или — муха, в свете моих недавних размышлений.

Мы сидели на фоне последствий землетрясения, возле тумана неизвестности, слившись всей своей внутренней разрушенностью с неумолимым окружением, и я впервые за последние дни ощутил какую-то огромную, опустошительную растерянность.

Что делать?..

На Юнаки ехать было нельзя: там господин Мельниченко может действительно ввести законы военного времени со всеми драматическими для меня последствиями. На пути к городу, который до сих пор почему-то медлил с оказанием помощи, нас ожидала туманная непроницаемость с таинственной потерей времен и расстояний.

Но, как говорится, из двух зол…

Я попробовал оторвать Лианну от себя:

— Идем, Анюта… Идем. Поможешь мне найти еще бензина на всякий случай, и я в город мотнусь. Нельзя больше ждать. Так как мы здесь все с ума сойдем.

— Нет, нет! — вдруг закричала она. — Не бросайте меня, не бросайте!

Лианна уставилась на меня безумными глазами:

— Он приближается! Он приближается! Вы слышите, как земля дрожит? Это он приближается! Он уже рядом. Он уже в магистре, он уже в Айке, и Михай ничего не сделает. Помогите Михаю, помогите! Ведь он же слабый. А вы сильный, вы добрый… Милый вы мой!

И неожиданно она крепко обняла меня за шею и припала к моим губам в таком жарком поцелуе, что я ощутил, как ненадежная земля окончательно исчезает из-под ног, превращаясь во что-то далекое и нереальное. Давно меня так никто не целовал. Можно было лишь пожалеть о том, что сейчас это происходило не от любви, а от отчаяния.

Я попробовал оторвать девушку от себя, но она-будто приклеилась к моему телу.

— Нет, нет, не пущу, — стонала она, когда мы, покачнувшись, упали на пожухлую траву, скатываясь в обочину.

— Вот дают, миленки! — вдруг иронически загудело сверху, и усталый Алексиевский повесил свой знаменитый искалеченный портфель на руль мотоцикла.

Рядом с ним растерянно замерла Лялька вместе с Дмитрием Анатольевичем. И я мысленно поблагодарил последнего за то, что он по своей привычке не вел съемки. Хотя неизменная видеокамера болталась у него на плече. Лялька. молча смотрела на нас с Лианной, и глаза ее были полны фиолетового презрения. Обозленный Михай, играя желваками, выскочил из старенького помятого «запорожца», к верхнему багажнику которого было приторочено несколько канистр, и бросился к нам.

— Отпусти девчонку, паскуда! — заскрежетал он зубами, больно пнув меня ногой в бок.

Я крутнулся, отдирая от себя Лианну, и вскочил на ноги, злобно сплюнув в сторону: