Ад-184

А как только мы узнали о „Дулаге-184“, сразу собрались и поехали в Вязьму всей семьей. Это было 3 ноября 2017 г. Моей маме Марии Алексеевне уже под 90 лет. Но мы ее даже не отговаривали от поездки — столько лет она ждала любой весточки об отце, узнать хотя бы о его последнем месте. Поклониться, поплакать… В Вязьму мы привезли горсть родной можайской земли, положили ее возле мемориала. А из Вязьмы тоже увезли горсть земли. Весной положим ее на могилы бабушки Пелагеи Яковлевны, вдовы Алексея Степановича, и моего сына Алеши.

Очень хотим, чтобы портрет нашего Алексея Степановича Блохина был рядом с другими портретами на этом прекрасном памятнике».

Яснов Виктор. Без вести пропавший…

Из воспоминаний Егорова Юрия Викторовича, племянника ездового 396-го сп 135-й сд Виктора Герасимовича Яснова (1923-06.09.1942, лазарет № 2 «Дулага-184»).

«„В-и-и-тя…“

Ух ты! Словно стрела со свистом вонзилось в голубоватую вату облака, прожгла его и улетела дальше в синее небо. „Витя, вставай. Царство небесное проспишь“. Голос мамы, тихий (еще малыши проснутся), но настойчивый, окончательно развеял утренний сон. „Да, пора вставать. Нас ждут великие дела в виде длинных-предлинных грядок. Пора за лопату браться…“

В Никулино — селе, что километрах в пяти от Москвы-реки и немногим больше от подмосковных Бронниц, — почти все более-менее взрослые майские дни начинали с самого ранья на огородах. Сажали картошку. Раннюю, на продажу. До начала рабочего дня успевали много нашагать и лопатой намахаться. А то ведь когда потом? Некогда. Работа, колхоз да фабрика. С посадкой, если упустишь время, не наверстаешь. Благо окрестные почвы песчаные, копать не особо трудно, прогреваются быстро, а с навозом и урожай богатый.

Сажали картошку рано, чтобы первыми отвезти ее в Москву и продать. Не стал исключением и май 41-го. Погода стояла ясная, с раннего утра работалось легко и споро. Правда, к обеду Виктор подустал, да и то с матерью намотали, поди, с десяток километров. Грядки от задов дома уходили ровными холмиками далеко вниз к пруду. „Вот бы лето все такое было — теплое, солнечное. Чтоб и поработать, и отдохнуть, и накупаться. Долго его ждешь, а тут считанные деньки остались“, — подумалось Виктору.

Лето обещало быть жарким. По всем признакам, и не только погодным. Забот по хозяйству прибавилось. Отец с утра уходил на работу на переправу а старший сын, Виктор, оставался за главного мужика в доме. И дом большой, и семейство большое. Старшая сестра Шура (Витя вторым за ней родился) уже бригадирствовала в колхозе и нет-нет, а то и частенько отрывала брата на колхозные работы.

Из воспоминаний Егоровой (Ясновой) Нины Герасимовны, сестры Виктора

„Он тихий был. Мне перед войной четырнадцатый год шел. Мать меня все больше за младшими присматривать оставляла, за Верой и Володькой. А сама уже на сносях была с Борькой. Поэтому я той весной и началом лета все больше дома сидела. А Виктор то матери помогал, то в колхозе. Дома он не особо заметен был. Может, потому, что малыши все мое внимание забирали. Хотя тихий он был всегда. Я не помню, чтобы он ватажился с ребятами, гулял. Да и девушки у него не было. Короче, домашний парень. Мать нас заставляла помогать ей скатерти плести. С фабрики давали заготовки, а по домам плели и готовые на фабрику сдавали. Так всю оснастку и челноки Витя нам сам делал. И, бывало, сядет и смотрит, как мы плетеные узоры выводим. Хорошие получались скатерти. Картинки.

Война ворвалась в их размеренную жизнь, как смерч разметающий. Собрался отец — Герасим. Проводы, слезы, надежда на скорое возвращение. А за ним подошла очередь и старшего сына. Виктора определили рыть окопы под Смоленском. Очень уж яростно и быстро враг наступал. Послали его крепить оборону Москвы на дальних западных подходах.

Первый месяц вестей от него не было. И вдруг в конце лета приехал. Худой, обжаренный солнцем, как смоль. Мать как его увидела, только руками взмахнула. На порог дома не пустила, повела на зады. Там на соломе велела всю одежду (да какая там одежда — лохмотья) снять. Наготовила горячей воды, дала мыла.

Да, это надо было видеть. Витя наш так завшивел, что страшно представить. И когда с себя эту заразу смыл, словно серую пленку с тела содрал. Мать потом вшивую солому керосином облила и сожгла. Вот так я и узнала, как оно на войне-то. Грязь, голод, вши. И страх. Витя рассказывал: фашисты, когда наступали, так их огнем поливали, что невозможно было голову из окопа поднять. Вот так, сами эти окопы рыли и сами в них и спасались.