Ад-184

Медицинские работники, попавшие в плен вместе с ранеными, оказывали им всяческую помощь, но при отсутствии лекарств и оборудования усилия их оставались тщетным. «Работать было невыносимо тяжело, пишет С. И. Анваер, — ведь у нас почти ничего не было, чтобы помочь больным… Выжить в таких условиях могли только легко раненные пленные. Люди умирали, у раненых не заживали раны. Мертвых не успевали выносить из палат».

Как и во всем лагере, в лазарете свирепствовал голод. «В день пол-котелка баланды и маленькая круглая буханка на четверых. На вид аппетитная глянцевато-коричневая, но когда ее разрезали, то содержимое вытекало, и оставалась только безвкусная корка.

Совсем плохо было в те дни, когда баланду варили из льняного семени; получалась тянущаяся за ложкой клейковина, проглотить которую было совершенно невозможно. Относительным подспорьем был льняной жмых. Он горкой лежал у одного из бараков».

Кое-что из продуктов старались передать военнопленным местные жители.

Солдаты из охраны издевались над ранеными и выздоравливающими. Имеются свидетельства, что один раненый, умирающий от голода, на костылях подошел к окну, выходившему на Калужское шоссе, и попросил у прохожего еды, за что сразу же был расстрелян гитлеровским солдатом. В один из дней в госпитале зачитали приказ: «Во время погрузки продуктов некоторые русские позволили себе съесть несколько сухарей, за что были расстреляны, остальные строго предупреждаются».

Врачи жили в небольшом домике около ворот (бывшая «контора»). Две комнаты занимали врачи-мужчины, в совсем крохотной ютилась Софья.

Официальным комендантом лазарета, как пишет С. И. Анваер, был немец, старший лейтенант вермахта, пожилой человек в женском платке поверх пилотки, в русских меховых рукавицах, скрепленных, как у малых детей, шнурком, перекинутым за шею. «Он ни во что не вмешивался, в корпуса не заходил, пленных ближе, чем на несколько шагов, не подпускал. Как только начинало темнеть, немедленно исчезал». Фактически руководил лазаретом один из военнопленных, москвич, до войны сотрудник Госторга Борис Александрович («коренастый чернобородый человек в белом полушубке»): «Он всем командовал, всегда очень толково, требовал порядка, ладил с главным врачом (тоже военнопленным). На коменданта лазарета никакого внимания не обращал. Когда же в лазарет являлись разные немецкие военачальники, держался с чувством достоинства, своим обычным голосом свободно говорил с ними по-немецки». Фамилия этого человека осталась, к сожалению, неизвестной, за глаза военнопленные называли его «греком». Видимо, он вел какие-то хозяйственные дела в лазарете, в том числе подавал данные о количестве пленников, заказывая «питание». Имел отдельное отапливаемое помещение для работы — «контору». Каждый вечер медики сообщали ему сведения за сутки — о количестве больных, поступивших в лазарет, и количестве умерших, о том, какие произошли «ЧП». Все эти данные «грек» записывал. Количество умерших узников он регулярно уменьшал, чтобы увеличить довольствие для живых. Сводки об умерших подавал на несколько дней позже, чтобы подкормить особо нуждающихся — шел на явный смертельный риск.

Борис Александрович особенно тесно общался с военнопленными, работавшими в сапожной мастерской при лазарете. Официально сапожники чинили обувь немцам, и те расплачивались с ними продуктами. Однако, как сообщает С. И. Анваер, случайно узнавшая об этом, они чинили и обувь военнопленных «и через своих людей обували самых разутых. Помогали и с едой».

Видимо, «грек» вел подпольную деятельность, был связан с партизанами. Немцы схватили этого смелого мужественного человека и зверски расправились с ним, повесив его около сапожной мастерской, запретив снимать его тело. «Сапожников арестовали и куда-то увезли», — сообщает С. И. Анваер.