Я не чувствовал ничего, кроме легкого пульсирующего беспокойства. Впрочем… Впрочем, постоянное беспокойство уже стало составной частью характера любого гременчанина. Поэтому я осторожно потянул девушку за собой.
— Идем, идем. Посмотрим, что там Дмитрий Анатольевич наколдовал.
Но место, на котором остановилась Лианна, я на всякий случай запомнил.
Когда мы подошли к Дмитрию, он уже положил камеру на землю и сосредоточенно смотрел на циферблат своих наручных часов, беззвучно шевеля губами. От озерца горячо несло адом.
— Ну и сколько времени осталось до конца света? — спросил я.
Дмитрий не среагировал, и это немного меня обидело.
— Молодой человек, который час, спрашиваю? И как пройти в библиотеку?
Бабий было отмахнулся, но вдруг напрягся и поднял указательный палец:
— Чувствуешь?
Об этом меня спрашивали во второй раз на протяжении последних десяти минут. Я хотел было разъяснить, что думаю по этому поводу, но вдруг и действительно ощутил легенькую волну довольно немотивированного беспокойства и явного дискомфорта. Нечто вроде того, когда посреди глухой ночи ты спиной ощущаешь чей-то недобрый взгляд. Лианна, ойкнув, метнулась в сторону и замерла метрах в десяти от нас. А я, чувствуя, что непонятное напряжение возрастает, невольно сжал кулаки. Впрочем, применять их в деле мне не пришлось. Ощущение дискомфорта начало исподволь спадать и в конце концов сошло на нет. Лишь внутри еще оставалась какая-то противная дрожь, словно после того как, настроившись на драку, ты так и не влез в нее.
— Ну как? — спросил Дмитрий с удовлетворением и отошел от меня метра на два. — А теперь иди-ка сюда, — позвал он оттуда. — Только медленно, не спеши.
Я оглянулся на Лианну, которая, охватив плечи руками, замерла на месте, и медленно пошел к Бабию. И вновь ощутил то же внутреннее беспокойство, возраставшее по мере того как я приближался к Дмитрию. Не останавливаясь, прошел мимо него. Беспокойство исчезло. Дмитрий Анатольевич все расплывались в улыбке.
— Если ты останешься на месте, — выкрикнул он, не подходя ко мне, — то через несколько минут почувствуешь то же самое. Посмотри внимательно, — он ткнул пальцем в бабешку, темной бородавкой замершую на фоне красной лавы, — оно вертится. Очень медленно, но вертится. Видишь два нароста? А между ними впадину? Я так понимаю, что в ней генерируется инфразвуковой луч, который мы и ощущаем на свой лад, как только он прикасается к нам. Вспомни про инфразвуковые колебания, предваряющие землетрясения и отлично воспринимающиеся животными. Или о «голосе моря», про инфразвуковую природу которого в последнее время писалось очень много… У меня складывается впечатление, — добавил он после коротенькой паузы и снова ткнул пальцем в глыбу, — что, вертясь, оно тем инфразвуком ощупывает окружающее пространство. Осматривается. Чего-то ищет, — внезапным шепотом, как недавно Лианна, закончил Дмитрий Анатольевич.
— То есть, — задумчиво произнес я, — когда это самое «оно» выныривает на поверхность земли, его излучение особо мощное. Словно резкий вдох ныряльщика.
— Вот, вот… Или, может, будто крик ребенка при рождении.
— Нам еще таких только деточек не хватало. Знаете, Дмитрий Анатольевич, хоть я и со скепсисом отношусь к вашей теории, но меня вы почти убедили. Однако намного печальнее то, что и я, со своей стороны, почти убедил в вашей правоте высшее начальство. Поэтому сейчас, пока это самое начальство находится в непродолжительной командировке, мы и испробуем ваши идеи на правильность.
От внезапного и яростного протеста со стороны Бабия относительно моих дальнейших действий меня спасла лишь его непосвященность в эти самые действия. Именно поэтому те полчаса, на протяжении которых Семен с двумя хлопцами сомнительного вида (своих товарищей он к работе привлечь не смог: те озабоченными оранжевыми пятнышками расползлись по всем Юнакам) подтягивал термосы к озерцу, я провел более-менее спокойно. Лишь попытался вытянуть из Лялькиного мужа сведения о том, что он искал — и нашел же таки! — на полигоне.
Дмитрий краснел, старательно отводил глаза в сторону, но упрямо молчал, как планета перед землетрясением. А после его предложения обсудить этот вопрос немного позже, когда вместе с нами будет Лялька, я решил про утерянную им бумажку пока ничего ему не говорить. Хотя бы потому, что некоторые надписи на плане были сделаны очень знакомым мне почерком. Почерком Беловода.
Однако в конце концов относительный покой вперемешку с вооруженным нейтралитетом все-таки закончился в тот миг, когда все было готово, и я произнес:
— Ладно, давайте попробуем все-таки немного охладить наших детишек. Что-то они сильно разбаловались.
Бабий покосился на Лианну, все это время простоявшую в стороне, перевел взгляд на термосы возле ног перемазанных сажей парней, потом взглянул на глыбу, которая, как мне показалось, прекратила свое вращение и начала приближаться к обожженному берегу, и наконец обозленно уставился на меня.
— Вы что задумали? — гневно зашипел он, и звук его голоса начал сдвигаться в область инфразвука.