Ад

Впрочем, этими вопросами был обеспокоен не только белковый комочек, измятый всей массой вязкой раскаленной магмы. Мимо него то и дело пробегали суматошные люди, которые требовали друг от друга организовывать какие-то отряды, хотели куда-то идти и кого-то вести, пробовали с кем-то налаживать связь. Они спорили, кричали, плакали, кряхтели и тупо всматривались в стену серебристого тумана, ставшей неотъемлемой частью пейзажа разрушенных Юнаков. Охрипший Мельниченко умолял всех собраться с силами и немного подождать, грозил расстрелом всем, кто сеет панику, благодарил мужчин, заискивающе заглядывающих ему в глаза и мгновенно исполняющих все его приказания. Но взгляд майора блуждал по сторонам и подсказывал комочку то, что он и сам толком не знает, что нужно делать.

Полинявший и помятый Пригожа собирал вокруг себя оранжевожилетчиков, временами недоброжелательно поглядывающих на людей в камуфляжной форме, и давал им какие-то свои особые указания. Очевидно, они иногда не согласовывались с мельниченковскими, потому что несколько раз двое командармов отходили в сторону и о чем-то спорили, размахивая руками. Тогда неизвестно откуда возле них возникала крайне почерневшая Гречаник и топталась рядом в каком-то языческом танце.

А комочек вспоминал, как вчера Мельниченко вместе с Тамарой попытался обвинить его, комочек, в разжигании страстей, в безжалостном отношении к обезумевшим людям, в развязывании драк, приведших к появлению новых жертв, в гибели Паламаренка, в…

А комочек лишь тяжело молчал, положив руку на рукоятку окровавленного ножа, и провожал взглядом безжизненное тело Алексиевского, уносимое двумя камуфляжниками. И глядел на обезумевшее тело Лианны, которое женщина в грязном белом халате затаскивала в помещение больницы, стихийно возникшей в админздании нефтеперерабатывающего завода.

А потом, когда нож был уже медленно вытянут из-за пояса и мгновенно побледневший Мельниченко почему-то исчез из поля зрения, ушло переполненное уфологично-охотничьим азартом и тело Бабия, виновато взглянувшее на комочек, дернувшее плечами и утвердительно спросившее: «Мы же ничего не можем сделать, разве не так?..» И облегченно потопало к ближайшей летающей тарелке, зависшей над полуразрушенной заводской трубой.

Впрочем, к самым летающим тарелкам комочек почему-то относился равнодушно. Словно эту редчайшую картину он видел чуть ли не каждый день. И поэтому во время непродолжительной и неугасимой ночи, которую белковый комочек провел под стенами клиники, то подремывая, то бредя, он иногда пробовал разобраться в этом парадоксе. Но другие мысли, другие картины, другие лица и другие слова постоянно мешали ему это сделать.

Какая-то девушка с погасшим взглядом, осторожно поддерживая окровавленную раненую руку другой, споткнулась о мои протянутые ноги. Устояла и, даже не взглянув на меня, побрела дальше, к входу в клинику. Я, тоже молча, провел ее взглядом, механически отметив, что со спины ее фигура очень напоминает фигуру Лианны. «Бедная девчонка», — безотносительно к какой-либо определенной особе подумал я, а потом мои мысли все-таки переключились на Лианну. Как она там?..

Встал, изо всех сил встряхнув затекшее тело, поправил нож, подхватил портфель Алексиевского и следом за раненой девушкой вошел в больницу. Там гудело и бурлило. И я с грустью отметил, что только здесь люди действительно заняты делом, в котором они хорошо разбираются, и поэтому их не нужно к чему-то призывать и для чего-то организовывать. Вот только для такой слаженной работы было необходимо огромное количество истерзанных стихией тел, искривленных страданием ртов, окровавленных бинтов и вибрирующих вскриков, больно кромсающих мои уши, по мере того как я поднимался по этажам клиники, разыскивая Лианну. Вдруг я вообразил, что здесь произойдет, если лава выплеснется наружу именно под фундаментом больницы, и мне впервые действительно по-человечески стало страшно. До этого времени существовал только животный ужас.

Меня даже затошнило. Впрочем, этому способствовал и душный, пропахший лекарствами, кровью и гноем воздух. Об ударе по голове обломком железного марша я уже и не говорю. Хорошо, что рядом оказался туалет, в который я успел заскочить и согнуться над раковиной. Вот только воды почти не было. Она текла тоненькой струйкой, и я с ужасом, который раскаленной волной снова накатил на меня, смотрел на эту желтоватую ниточку.

Вода!.. Вода… У нас же, наверно, не осталось воды. Ведь Каганец переполнен иной, противоположной, субстанцией. Водогон из Днепра наверняка разорван, а подземные скважины не работают. Если помощь из города срочно не прибудет, то через пару суток здесь не останется ни одной живой души. Кроме кремняков. Конечно, если они и действительно живые. Летающих тарелок я вообще не принимал во внимание.

«Боже! Понимает ли это еще кто-нибудь?» — даже застонал я.