— Ну, если телеграмма, то дойдет, — заверил Рыжий. — Читай, мы подредактируем. Правда, главный редактор? — кивнул он Хозеру.
— Послушаем, — согласился президент.
— Постой пока, Митрич, — взмахнул рукой Забриха. — Давайте еще по одной за Лешу, а потом залитуем. И он нехай послушает!
— Слушай, Олег, — накинулась на него Евгения Степановна. — Ты уже и так пьяный.
— За Лешку грех попрекать, подруга. Ну и что, что пьяный?! Я друга… сжег. Помянем, господа! — он вылил себе остатки своей "Имбирной" и поднял стакан.
Все тоже налили по чуть-чуть и молча отхлебнули.
— А теперь читай, борец за соцзаконность! — скомандовал Рыжий.
Петр Дмитриевич встал и, откашлявшись в кулак, начал:
— Москва, Кремль, Депутатам Верховного Совета СССР, генеральному прокурору СССР товарищу Сухареву Александру Яковлевичу… Довожу до Вашего сведения, что в городе Вавилонске орудует банда взяточников, хулиганов, воров, расхитителей соцсобственности под покровительством прокурора Вавилонска Кулакова, бюрократа и взяточника. Место взятки, сумму и какими купюрами — я не могу доказать, так как не присутствовал при этой акции, он сам пусть расскажет об этом.
— Стоп, — прервал его Рыжий. — Последнее предложение сними. Словоблудие.
— Да не перебивай ты! — взвилась Евгения Степановна.
— Все. Молчу. Продолжай, Митрич.
— Было возбуждено уголовное дело, где я был пострадавший. Он лично закрыл это дело. Я хорошо понимаю и отдаю себе отчет в том, что за все сказанное и написанное нужно отвечать перед законом со всей строгостью. Я знаю и другое, что закон один для всех и перед ним все равны. А Кулаков, вероятно, этого не знает, хотя и прокурор города. Обращаюсь к нему за справедливостью, а он отвечает: "Пиши куда хочешь, езжай куда хочешь, никто к нам не приедет проверять, а пришлют его ко мне, и я буду решать все так, как нахожу нужным". Что же это за Вавилонск и прокурор города Кулаков? Неужели над ним нет никакого контроля?
Я заявлял работникам ОБХСС Вавилонска, некоему Куренкову (кабинет № 73), понес ему документы, компрометирующие взяточников и вымогателей. Он меня выгнал из кабинета и сказал: "Вези куда хочешь эти документы". Пошел я к его заместителю Степанову, тот меня вытолкал из кабинета, да еще написал в управление, где я работаю, моему начальнику Педану, чтобы меня освободили от занимаемой должности.
Была у меня очная ставка и с начальником горотдела милиции Черновым. Он выслушал меня, сказал, что я свободен, записал мой адрес, пообещал разобраться и сообщить о принятых мерах. С 28 сентября 1988 года разбирается и сообщает.
Водили меня под конвоем в исполком лейтенант Кузнецов и вор Салей-мленик рынка, где я осуществляю контроль. Я сидел без суда и следствия. Посадил меня председатель горисполкома Шикула — судимый сам, судил его судья Волошин. Сидел я за то, что написал докладную на вора Салей-мленика и бандюгу-убийцу Кобылкина. Они торгуют ворованным мясом и часто с трупов животных, что может вызвать отравление и эпидемию желудочно-кишечных заболеваний. Меня вешали Кобылкин, Салей и трое мне неизвестных в туалете рынка на собственном галстуке. Директор рынка, бухгалтер и кассир не дали совершить надо мною убийство. За это я им очень благодарен. От пережитого я потерял речь и тяжело заболел. Никакого следствия никто не вел, хотя я и писал жалобу в горотдел милиции. Эти люди по-прежнему работают мясниками, и еще пригрозили мне в кабинете: "Если будешь подымать шум, мы тебя убьем". Ихние слова и угрозы не расходятся с делом.
— Это когда ж ты речь-то терял, Митрич? Я что-то не помню, — удивился Рыжий.
— Было, было, — подтвердила Евгения Степановна. — Тогда, когда я тебя выгнала из квартиры за то, что ты ко мне пьяный в комнату ломился. Ты еще с полгода не являлся. А потом с цветочками пришел мириться. Вспомнил?
— А… да, да… было дело. Ну, извини, Митрич. Продолжай.