Ад криминала: Рассказы и очерки

Никому не известный молодой экономист Ися из благословенной Одессы женился на москвичке Алле из-за прописки и жилья — у Аллы после смерти матери осталась трехкомнатная квартира, правда, в очень запущенном состоянии. Для того чтобы, не дай Бог, брак не был фиктивным (а жить с женой Ися не собирался), пришлось родить Марину. Через два года Ися развелся с Аллой, и они разменяли квартиру: он перебрался в однокомнатную, а жена с ребенком переехали в Вавилонск, где в самом центре города заняли две большие комнаты в коммуналке, в которой жили покойный Богатый, супруги Плаксий, Евгения Степановна и Фатима-апа. Конечно, еще со студенческих лет молодой Хозер уже смотрел одним глазом на Запад. Он поставил себе целью перебраться в Америку, а для этого, как известно, надо было в Союзе заработать хороший политический капитал, то есть приобрести статус гонимого властями, который дал бы основания для обращения в американское посольство о предоставлении политического убежища.

Сначала Ися занялся защитой прав евреев, отъезжающих из СССР на постоянное место жительства за границу. Тогда он обосновался в Кишиневе, изучил соответствующую юридическую литературу: статьи из журнала "Социалистическая законность”, книгу Ремнева "Вы обратились в учреждение”, письма Ленина к Сталину для Политбюро ЦК партии "О "двойном” подчинении и законности”, выступления Л. Брежнева перед избирателями… И начал "бомбить” прокуратуру Кишинева, Молдавии, СССР. А суть проблемы сводилась к следующему.

Каждая еврейская семья, получавшая разрешение на выезд за границу на постоянное место жительства, должна была в короткий срок (около недели) произвести ремонт в своей квартире и сдать ее (квартира опечатывалась) представителям ЖЭУ, после чего нанимателю выдавалась соответствующая справка, которую вместе с прочими документами сдавали в ОВИР МВД СССР для получения визы. Таким образом, семьи, в которых были дети, старики и больные, лишались крова со дня освобождения квартир до отъезда. Сотрудники ОВИРа ссылались при этом на некое решение горисполкома, номер которого не назывался, а работники исполкома объясняли тем, что якобы имели место случаи порчи квартир лицами, получившими разрешение на выезд. Хозер усмотрел в этом действия властей, противоречащие и Конституции СССР и статье 597 ГК МССР ("Лица без гражданства пользуются в Молдавской ССР гражданской правоспособностью наравне с советскими гражданами”).

В его "контору" (а он обосновался в одной из комнат на квартире своего институтского приятеля) повалил народ, отъезжающий в Израиль. Целый год бился Хозер за права своих братьев по крови, денег почти не брал, а единственным условием его помощи было то, чтобы каждый отбывающий за рубеж сообщал о его правозащитной деятельности западным журналистам. Некоторым удалось помочь, однако муторные хлопоты особых политических дивидендов ему не принесли: не то подзащитные его сразу обо всем забывали, едва пересекали границу, не то западных журналистов его дело не шибко интересовало. Кончилось тем, что генеральный прокурор СССР Руденко проигнорировал его, а местные власти устроили за ним такую слежку, что он плюнул на все и уехал в Москву, хорошо изучив литературу, переданную ему контрабандой, содержащую тщательные инструкции, как вести себя на допросах в КГБ, в суде и даже в лагере. Таким образом, Хозер перебрался в "столицу мира" уже вполне зрелым и опытным правозащитником.

Едва устроившись в Москве, он рассовал свои стихи по разным журналам и издательствам и сел писать роман под названием "Диссидент", где описывал свою кишиневскую деятельность, приводя документы (в основном, это были отписки из прокуратур и магнитофонные записи его бесед с сотрудниками правоохранительных органов, которые ему отечески советовали "не лезть не в свое дело"). Наваяв страниц сто, он выдохся и решил устроиться на работу в один из НИИ — надо было обезопасить себя, дабы не загреметь за тунеядство, как это произошло с Иосифом Бродским в Ленинграде.

Стихи его, конечно же, не напечатали, органы за ним наблюдали (однажды даже сосед об этом сказал и предупредил: "Если что, я откажусь — ничего тебе не говорил"), но он заводил все новые и новые знакомства, стараясь быть на виду у зарубежных корреспондентов, которые в тот период пытались защитить свободных художников-нонконформистов, гонимых властями со страшной силой. И V него возникла идея…

На средства, заработанные в Кишиневе и полученные в наследство от покойной тетушки, Ися стал скупать картины нищих спивающихся художников-нонконформистов и продавать их иностранцам за валюту. Потом он понял, что лучше всего их коллекционировать — через десять — пятнадцать лет они станут в десять — сто раз дороже. А свою квартиру он превратил в маленький выставочный зал, куда охотно заезжали иностранцы.