Ад криминала: Рассказы и очерки

— Хуже. На отрезанных яйцах своего агента!.. Он же всякими вредными сектами занимался, а тут вышел на подпольных скопцов. Ну, вот генерал ему и велел своего агента туда внедрить. И он, представь себе, внедрил: нашел одного хмыря, подпоил и… Дальше по плану — оскопление новичка и т. д. Только вот дата и время неизвестны. А сектанты мужички-то хитрые, ничего не говорят, выдерживают до последнего. И вот сообщают посвященному около шести вечера: через два часа в таком-то молебном доме будем тебе яйца отрезать. Готовьсь, значит, голубчик. Агент, конечно, в панике. Звонит Сашке, а их подразделение на партсобрании. Ну, кое-как вытащили его оттуда, давай документы на группу захвата оформлять. А кто подпишет? Подписали кое-как. Теперь надо участкового по тому околотку разыскать. Тоже время. План же был такой: врывается участковый с дружинниками в этот молебный дом минут за десять до оскопления с проверкой паспортов и прописки, но, увидев такое дело, забирают агента для выяснения, так как у него не должно быть паспорта, а всю секту — под суд за членовредительство…

— Ну…

— Вот тебе и ну: партсобрание, подписи, оформление, розыски участкового и в итоге — пять минут девятого, и яйца агента уже в тазике лежат…

— Подонок! Как человека подставил, гад! Ему бы самому надо за это яйца оторвать! Сейчас-то он как?

— Да пьет не просыхая, ничего не может уже.

— Он-то и раньше не шибко способным был. Но я одного не пойму: что я ему плохого сделал, что он мне гадость за гадостью делает? Карьерой рисковал — на плечах пьяного из Одессы волок, с пресс-бюро КГБ за его дерьмо бодался, со всеми переругался, пробил кое-как. А он не то, что бутылку не поставил — грязью поливает на каждом шагу. Тварь неблагодарная, да и только.

— О, старик, этому есть название: зависть, черная зависть!

— Неужели они там все такие?

— Нет, в КГБ есть очень приличные люди, но их мало, как и везде. Вот мне повезло на таких. Но андроповские кадры как на подбор. А Сашка-то из ЦК комсомола, блатной для ЧК. А из этой конторы все мразь да пьянь.

Исаак Давидович своим ушам не верил. Пусть это хоть и пьяный разговор, но чтобы такое говорили в его времена! Значит, действительно лед на Руси тронулся, наболело у людей до предела, настрадались, намучились от шепотков, доносов, глухого молчания. А раз прорвало — уже не остановишь.

Появилась милиция, увели зэка вместе с "афганцем". Литераторы затеяли разливать еще. А Хозер, сделав пару глотков, предложил оставшиеся бутылки с пивом коллегам и вышел на улицу.

В Болшеве Антонина Ивановна держалась молодцом. Но когда в "аквариуме" появился Петр Дмитриевич, ей стало плохо. Пришлось приводить ее в чувство, прежде чем начинать разговор с Плаксием. На это уходила большая энергия, и поэтому диалог сократили до минимума. После нескольких вводных фраз, Исаак Давидович прямо обратился к ветврачу:

— Скажите, Петр Дмитриевич, вы сам или вас?..

— Сам, — спокойно ответил он. — Уже не было сил жить, и я ни во что не верил.

— На кого же ты меня, Петруша, — всхлипнула старушка.

— Ты еще поживи, поживи, Тонечка. Сюда никогда не поздно.

— Но как вы все-таки решились?! — допытывался Хозер.

— Не надо об этом, Исаак Давидович. Вот вы смогли уехать, повоевать, вернуться, Таких, как вы, мало. Да и вы человек образованный, молодой еще… А мне… Жизнь была прожита, бороться я не мог, а так существовать уже не было сил. Богу Богово, кесарю кесарево. Правда, тут у нас говорят, что самое страшное для России уже позади. Скоро все наладится, другая жизнь будет! Конечно, будут свои трудности, но в одном уверены все — хуже не будет.

— Петруша, Петруша — снова всхлипнула Антонина Ивановна, — Да на кого ты меня…

— Диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени… — каким-то не своим голосом ответил Петр Дмитриевич, и Исаак Давидович понял, что Плаксий уже "нагрузился" потусторонним знанием, душа его вошла в свой модуль, и теперь он уже не тот знакомый ветврач, а тип психеи в чистом виде, освобожденный от определенной формы…

— Чего, чего ты сказал? — изумленно переспрашивала Антонина Ивановна, но аккумуляторы "воскресителя" садились, и Петр Дмитриевич бледнел и бледнел в "аквариуме", пока не растворился в дымке-растре.

— Сеанс окончен, — недовольно пробормотал Кояст и сразу нажал несколько клавиш.