Ад криминала: Рассказы и очерки

— Нет. Он будет как на экране телевизора, и вы сможете с ним поговорить. Но для этого нужна та самая телеграмма…

Антонина Ивановна заплакала. Исаак Давидович открыл дверь и направился в комнату Марины. И тут задребезжал телефон. Он остановился и снял трубку.

— Здравствуйте, Исаак Давидович, — голос был официальным и приветливым одновременно, но совершенно незнакомым. И тут словно током ударило президента — они выходят на него!

— Я вас слушаю, — взволнованно ответил Хозер.

— Вам будет возвращено советское гражданство.

— В обмен на что?

— Ни на что.

— С кем я говорю?

— Меня зовут Николаем Ивановичем. Если захотите встретиться, позвоните по телефону, который будет в записке, оставленной у администратора в гостинице. Всего доброго.

— Спасибо, — неожиданно для себя поблагодарил Николая Ивановича президент. — Я подумаю.

Там повесили трубку. А он вдруг задрожал от какой-то странной радости: кровь хлынула к вискам, голова закружилась. Давно не было с ним такого — с той поры как бросил писать стихи. Придерживаясь за стенку, он добрался в комнату Марины и опустился на диван. Дочь, взглянув на него, перепугалась, бросилась к аптечке за валидолом.

— Не надо, — улыбнулся он.

Она села рядом, разглядывая его набрякшие мешки. под глазами. Он продолжал улыбаться как-то по-детски загадочно. Таким она его никогда не видела. Значит, случилось такое, что бывает один раз в жизни. Но что?

Вернуться, вернуться в Россию, залечь на Ваганьковском где-то… —

пробормотал он строки из стихотворения Александра Глезера, опубликованного когда-то в "Русской мысли". И тихая мелодия почудилась ему, потом зазвучали голоса Ивана Реброва и Аллы Баяновой. Нет, не надо ему места на ухоженном кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Это уже вчерашний день. Политбюро горит синим пламенем и без белых танков. И в этом есть и его труд, как нескольких десятков выдающихся личностей, раскачавших эту страшную махину. Теперь задача другая —. возрождать Россию, сносить уродливые сараи гулаговского стиля и строить дома, используя лучшие образцы европейской и американской архитектуры, как делали это когда-то зодчие Петра. А он, Исаак Давидович Хозер, войдет в историю государства, как, например, Сытин… Деньги дадут друзья-миллионеры, и он согласен на любой процент…

— Что с тобой? — не выдержала наконец Марина.

Исаак Давидович очнулся и стал гладить дочь по голове. Потом притянул ее к своим губам:

— Мне возвращают советское гражданство.

— Ну и что из этого?

— Как — что? Не понимаешь?

— Тебе и так неплохо живется: катаешься по всему миру, квартира в Нью-Йорке, квартира в Париже…

— Да, тебе трудно "въехать" в эту ситуацию. Дело в том, что человек не знает цену многим вещам, данным ему от рождения. И лишь когда теряет их — прозревает, что они для него значили. Ты не знаешь, что такое потерять родину и тем более не можешь понять состояние человека, который вновь обретает ее.

— Но что тебе это дает?

— Да откуда у тебя примитивное торгашеское мышление: что я буду с этого иметь, что мне это дает?! Это победа, понимаешь?! Победа в квадрате! Это было делом моей жизни — утвердить и доказать себя! Да что тебе объяснять… Все равно не поймешь, — поднялся он с дивана, улыбаясь как ребенок. — Пойду-ка я пообщаюсь с народом.

Исаак Давидович набросил плащ и вышел на улицу. Какое-то буйное озорство на душе подталкивало его с кем-нибудь выпить: в подворотне, на троих, а на закусь — парочку анекдотов из жизни Михаила Сергеевича и Раисы Максимовны. Обойдя закрытый винный магазин, он зашел в "Минутку", где за круглыми столиками пили пиво прямо из бутылок.

Хозер взял три бутылки и пристроился в дальнем углу — поближе к двум интеллигентам, уже изрядно подвыпившим. Один из них был лет сорока пяти, худощавый, сильно поседевший. Другой — помоложе, курчавобородый, похожий на священника. Хозер, конечно, знал, что в Вавилонске живет много разной интеллигенции, но в этот раз ему опять попались литераторы. Отхлебывая пиво, он стал прислушиваться к разговору незнакомых коллег и вскоре был неожиданно удивлен: оказывается, этот первый — переводчик с испанского и сегодня получил гонорар за переведенный им рассказ Гарсиа Маркеса, напечатанный в "Советской культуре".

— Нет, Коля, — перебивал его бородатый, — скажи, кто же все-таки, на твой взгляд, глубже: кубинец, автор того боксера, Хулио Кортасар, или этот?

— Они примерно одного уровня, это высший новел-л-л-истический пилотаж… — с трудом выговорил переводчик. — Давай, старик, еще выпьем и потом поговорим, — он достал початую бутылку водки из кармана.

Хозер отвернулся и стал допивать свое пиво, наблюдая, как у стойки затевается драка. Один кричал, что он вор в законе и "попишет пером" кого угодно, другой размахивал пустой бутылкой, угрожая, что он "афганец" и зэков на х… видел. Их разнимали и уговаривали, кто-то побежал звать милицию.

Тем временем литераторы "причастились". Переводчик спрятал бутылку в карман.

— Ты знаешь, за что Сашку из КГБ выгнали? — обратился он к бородатому.

— Небось на бабе сгорел?