Ад в тихой обители

— Я непременно отвечу на любые вопросы человека, столь терпеливо внимающего моим рассуждениям о дряхлой старине, — словно читая мысли сыщика, сказал Брум. — Упомяну лишь один важный исторический эпизод. В тысяча пятьсот сороковых годах на западе Англии — возможно, кстати, с участием жителей Комптона — разгорелся новый мятеж, обозначаемый как «Бунт ревнителей молитвы». Бунт против принятия нового сборника молитвенных церковных текстов, отсюда и название. Вновь выступив под флагом «пяти ран Христовых», мятежники двинулись по дорогам и окружили Эксетер, так что властям непросто было собрать войска для подавления. Поход этот, как и более ранний «Святой марш», потерпел крах. Три тысячи восставших были изрублены. Хотя даже после этого небольшие мятежи еще долго вспыхивали по всей стране. Однако для своей первой книги я ограничился исследованием периода до восшествия на престол Марии Кровавой и потому мало знаю о сопротивлении тех лет.

Откинувшись на стуле, Джарвис Брум стал поправлять высившиеся на его столе стопки старинных томов.

— Чрезвычайно вам благодарен, мистер Брум. Пару вопросов, с вашего разрешения?

— Пожалуйста.

— Это ужасно прозвучит, но не могли бы вы подробней пояснить, каким образом казнили бунтовщиков?

— Что ж, — сказал Брум, — вступая в битву, будь готов погибнуть, как солдат на поле брани. Казнили в основном тремя способами.

Однако даже здесь пресловутые «три», невольно отметил Пауэрскорт.

— Во-первых, жгли привязанных к столбу еретиков. Казнь, давшая повод для знаменитой предсмертной реплики епископа Латимера его сотоварищу, священнику и богослову по имени Николас Ридлей, когда оба уже стояли на костре в Оксфорде: «Утешься и возрадуйся, наставник Ридлей! Мы сейчас загоримся такой свечой во славу Господа, которую в Англии уже никогда не потушить». Сэр Томас Мор[42], вы знаете, без восторга относился к сожжению еретиков. Сам он отправил на «пламенную» встречу с Творцом всего несколько грешников.

— Я всегда задавал себе вопрос, — сказал Пауэрскорт, — не виделись ли людям, стоявшим среди дымных языков костра, картины преисподней, не думалось ли им, что в этом адском пламени сгорают все надежды на небеса?

— Подозреваю, что по мере угасания земной жизни вера их пылала все ярче. Но этого нам не дано знать.

— А второй способ?

— Второй — наиболее ужасный. Между прочим, он замечательно описан в приговоре только что упомянутому Томасу Мору. — Брум достал с полки книгу и раскрыл ее на последних страницах. — «Сэр Томас Мор, вас провезут в клетке на телеге через Лондон и доставят в Тайберн[43], где вы будете повешены, но не до смерти. Затем у вас, еще живого, вырежут внутренности, которые сожгут перед вами. Сами вы подвергнетесь расчленению: вам отрубят голову, а ваше тело четвертуют. И голова и тело затем будут выставлены там, где назначит король». Зрелище было очень популярным. Публика в Тайберне и подобных местах наслаждалась не меньше римлян, наблюдавших в Колизее, как львы пожирали христиан. Третий способ являлся упрощенной версией второго: вам просто отрубали голову и потом демонстрировали ее в каком-то людном месте. Столь милостивым образом обошлись, в конце концов, и с Томасом Мором, все-таки как-никак он был любимцем короля. Его не заставили пройти все названные в приговоре этапы. Убили одним ударом топора, голова его покатилась, ее насадили на шест и затем выставили на Лондонском мосту.

— Кошмарные дела, мороз по коже, — поежился Пауэрскорт. — Благодарение Богу, мы, кажется, живем в более светлую эпоху. И мой последний вопрос: есть ли сведения о казнях в конкретных храмах и монастырях? Меня, как вы понимаете, особенно интересует Комптон.

Если Джарвиса Брума и удивил столь пристальный интерес к убийствам, совершавшимся триста пятьдесят лет назад, он этого не показал.

— Постараюсь помочь, — кивнул он, роясь в пачках тетрадей на верхней полке стеллажа. — Широко известен перечень погибших в аббатствах Колчестер, Рединг и Гластонбери. Но я изучал материал по всем большим обителям, делал выписки. Так, смотрим: Калн, Карлайл, Кембридж, Кентербери… Ага, вот Комптон.

Пауэрскорт подался вперед, напряженно глядя на тетрадь.

— Тут у меня отмечены смертные приговоры накануне и в период упразднения аббатства. Один монах был убит годом раньше окончательной ликвидации обители.

— Как его убили?

— Привязали к столбу и сожгли. Еще двоих распотрошили в начале погрома, еще одного чуть позднее. Голова последнего аббата красовалась на главных воротах монастырского двора. По-видимому, многие погибли как участники «Бунта ревнителей молитвы», но сохранившиеся документы не дают ясности относительно варианта их умерщвления.