Ада

Какое-то время все они заворожено следили за этим воздушным представлением, пока отец не спохватился. Он обошел дом, методично закрывая ставни и проверяя все ли в порядке, затем запер дверь на висячий замок и подошел к ним.

– Все готовы? – Спросил отец. – Пойдемте.

Он взял тележку за ручку и покатил её к калитке. Сёмка и Витька, наблюдавшие за ними придержали калитку, пока отец выкатывал её, затем они подошли к Аде и Витька забрал узелок, который она несла в руке. На второй руке у нее было накинуто пальто. Мама вышла следом, крепко держа за руки Ганю и Даниила.

– Что, соседи, поехали? – К забору, отделявшему двор от улицы, подошла соседка.

– Да, Павла Михайловна, поехали мы. – Отозвалась мать.

На крыльцо соседского дома вышел сын соседки Матвей, и из-под руки, пристально, оглядел их. Перед началом войны он все где-то пропадал, и вот только недавно объявился. Ада засмотрелась на его вышитую сорочку и заметила ухмылку, пробежавшую по его лицу.

– Вы уж, Павла Михайловна, присмотрите за домом, как обещали.

– Конечно присмотрю. – Отозвалась соседка. – Вон для верности сына к вам поселю. Он как раз вернулся, жить ему где-то надо, да и заодно за домом вашим присмотрит. Так что не беспокойтесь, – нараспев зачастила она, – все будет в лучшем виде. А по приезду вашему сочтемся.

Она растянула рот в улыбке, и что-то в этом было такое неестественное, что Ада отвернулась, лишь бы не видеть довольного лица соседки. Ганя посмотрела на соседку и тоже отвернулась. Не далее как вчера, именно она выгнала её из своего дома и при этом назвала «грязной жидовкой».

Левитины не торопясь прошли по проулку и вышли на центральную «улицу Ленина». По ней нужно пойти до конца и там уже было место сбора. Чем дальше они шли, тем больше становилось народа, идущего в ту же сторону. Люди шли целыми семьями, таща на себе вещи. Кто-то как Левитины, вез их в тележке, кто-то вез на подводе, кто-то в коляске. А один раз мимо них солидно проехал грузовик, доверху набитый вещами, на которых невозмутимо сидели люди. Наверное, несколько семей скинулись вскладчину и наняли грузовик, для перевозки вещей.

В конце улицы они уперлись в толпу стоявших людей, которая то немного продвигалась вперед, то надолго замирала.

Ада решительно отобрала у Витьки узелок.

– Все. – Сказала она. – Идите отсюда. Оба. Проводили и хватит.

Витька без сопротивления отдал ей узелок и понурив голову, повернулся и пошел обратно. Следом за ним отправился и Сёмка. Сначала он все оглядывался, но потом затерялся в потоке прибывающих людей.

Солнце поднималось все выше и стало ощутимо припекать. От столпотворения огромной массы людей было душно и напряженно.

– Мама, я пить хочу. – Жалобно пролепетала Ганя.

– И я тоже. – Повторил следом за ней Даниил.

Мама не говоря ни слова, достала припасенную бутылку с водой и дала детям напиться.

– Потерпите. – Строго сказала им она. – В следующий раз нескоро дам.

Поток людей медленно продвигался вперед. Аде было интересно – а на чем их будут вывозить. Железнодорожный вокзал был в другой стороне города. Может тогда на машинах? Только вот почему так страшно? И эти непрестанно гудящие над головой самолеты, и издалека доносятся приглушенные выстрелы – одиночные и очередями.

По краям улицы по двое, по трое, а то и группами, стояли немецкие солдаты. Оружие они держали за спинами, и поглядывая на людей, бредущих мимо, улыбались. Особенно выделяли девушек помоложе и посимпатичнее. К одной из них, идущей впереди Левитиных подошел солдат и что-то негромко сказал. Девушка недоуменно посмотрела на него и раздраженно отмахнулась. Немец пожал плечами и отошел.

– Что он тебе сказал? – Спросила её другая, идущая рядом.

– Предложил мне спать с ним. И полы у него мыть. А он меня за это отпустит. – Ответила девушка.

– Странно. – Заметила вторая. – С чего бы это ему предлагать?

– Не знаю.

На этом разговор сам собой прекратился. Наконец, спустя несколько часов, они добрались до своеобразного входа. Прямо поперек улицы стояло проволочное заграждение, с проходом посередине, за ним выстроились цепями солдаты, с оружием наперевес, в касках и бляхами на груди. От прохода шеренгами стояли украинские полицаи, в черной форме с серыми обшлагами. На входе распоряжались двое – один был высокий, рослый и могучий дядька в расшитой украинской сорочке и пышными вислыми усами. Второй был невысокий, неприметный, в сереньком костюме и надвинутой на глаза кепке. Люди шли мимо них, но обратно почти никто не выходил.

Лишь изредка выезжали пустые повозки, как видимо сгрузившие вещи и выезжающие назад, против течения людей, матерящиеся, машущие кнутами и создающие толкучку и ругань.

Какой-то пожилой, авторитетного вида еврей, громко говорил кучке столпившихся рядом с ним людей.

– Немцы – это да. У них не забалуешь. Такой порядок. Вот война, и они решили вывезти всех нас подальше отсюда. Туда, где спокойнее.

– А почему только евреев? – Спросила какая-то маленькая, потрепанного вида женщина.

– Все потому, что мы для них родственная нация, самая близкая. Поэтому и вывозят в первую очередь. А потом и до других дело дойдет.