Ада Даллас

– Приехали, губернатор. – Эрл вылез, обежал машину, открыл мне дверцу, но я вылез раньше.

– Порядок, – сказал я. – Нечего меня баловать.

– Вы же великий человек, губернатор.

– Да брось, – поморщился я.

Я не был губернатором. Я был экс-губернатором. Хотя, может, я еще кое-что сотворю насчет этой приставки.

Сквозь стоявшие дверца к дверце машины я протиснулся к обочине, и кишки у меня сводило от страха, пока я шел по вымощенной белыми плитами дорожке, что вела по траве мимо вечнозеленых деревьев к памятнику Хьюи Лонга. Прожектор из-под крыши здания освещал статую Хьюи круглые сутки, его никогда не выключали, и даже сейчас, при сером свете дня, его бледно-желтый луч лежал на бронзовом челе Хьюи. Он смотрел на мир так, будто видел все или ничего, и я прошел мимо. Поднимаясь по широким белым ступеням, я увидел что-то длинное прямоугольной формы, завернутое в национальный флаг, и понял, что там лежит Ада. Я увидел это, и мне стало не по себе.

А по другую сторону от Хьюи над холмиком свежевырытой земли стояло двое мужчин в белых комбинезонах. К горлу подступила тошнота, когда до меня дошло, что они ждут Аду.

Я ненавидел ее: она поступила со мной, как не поступают даже с собакой. Но я по-прежнему любил ее, и, когда понял, что ей предстоит лечь в эту землю, мне сразу стало больно и страшно, хоть я и пытался убедить себя, что мне наплевать.

Я не должен был думать о ней, но я ничего не мог с собой поделать. Не мог не думать об этой женщине, ушедшей в ничто, в землю.

И уже не было к ней ненависти. Впервые после того, что со мной случилось, у меня не было к ней ненависти. Я вспомнил хорошие времена, до того, как она сделала это. А может, ничего хорошего по-настоящему и не было? Нет, если честно, что-то, может, недолго, но было.

Если честно, то именно Ада заставила меня в конце концов понять то, что мне следовало понять с самого начала. А быть может, чтобы я это понял, нужна была и она сама, и все то, что она сделала. Создала такие условия, которые вынудили меня кое-что осознать. Быть может, человек рождается уже с определенным пониманием. Может, нужно лишь заставить себя осознать то, что происходит вокруг, и сделать определенные выводы. Наверное, все дело в этом.

На это потрачена вся жизнь, я понял это, когда многие уже мертвы, как мертва теперь и Ада. И я сам едва не погиб, и кое-кому еще предстоит. Но в конце концов я понял. И, пожалуй, это стоит той цены, которую я заплатил, чтобы понять.

* * *

Мы обвенчались в Первой методистской церкви сент-питерского округа в воскресенье 11 июня. За пятнадцать месяцев до первичных выборов в демократической партии. Церковь была одной из трех протестантских церквей нашего округа; ни Ада, ни я не были католиками, хотя – забавно, ей-богу, – считается, что в южных округах, если хочешь, чтобы тебя куда-нибудь выбрали, обязательно нужно быть католиком. И меня, конечно, никогда не выбрали бы шерифом, если бы не Сильвестр. Сильвестр мог выбрать кого хотел, а ему нужен был именно не католик, потому что он собирался выдвинуть его кандидатом в губернаторы. В губернаторы католику не пролезть. Это и помешало Чепу Моррисону. Ему следовало бы баллотироваться в сенаторы. В сенаторы католика выберут с удовольствием.

Я стоял перед алтарем в двубортном синем костюме, впервые без ковбойки; колени у меня дрожали, и была минута, когда я даже подумал: господи, может, бросить все к чертовой матери и бежать? Но я не убежал. Слишком поздно. Как это получилось? Как я очутился там? У меня никогда и не было такого намерения. Мне казалось, что все это происходит во сне. Не я, а кто-то другой стоит перед алтарем в синем костюме.

Нет, это было наяву. Перед алтарем стоял я собственной персоной, а по проходу под руку с Сильвестром шла Ада в белом платье и с белой вуалью. Орган играл что-то до слез трогательное, а ее лицо было невозмутимым и белым как снег. Я попытался подмигнуть ей, получилось не слишком удачно, она улыбнулась в ответ, и я подумал: интересно, что у нее на уме. Я думал об этом и тогда, и еще черт знает сколько раз потом, и все равно не знал. Она шла по проходу, как ожившая белая статуя, и я ничего не понимал. Как я дошел до этого? Неужто я был просто слеп и глух? Или так хотел этого, что готов был на все?

Справедливо и то и другое. По одной причине ничего не делается. Я долго обманывался, уверяя себя, что женился на ней только потому, что страшно хотел ею овладеть. Это неправда или только полуправда.

Главная причина состояла в том, что при ней я чувствовал себя человеком на ногах и с собственной тенью. При ней я ощущал себя живым. Впервые с тех пор, как я познакомился с Сильвестром, я почувствовал, что я – это я. Я был нуль и знал это. После того как Сильвестр приголубил меня, я превратился в пустое место. Он мог делать со мной что хотел: меня не существовало. Но во мне всегда жило ощущение, что это только временно, что когда-нибудь я снова стану человеком. Человеком из плоти и крови. Это свершится. В один прекрасный день.