В ту ночь, узнав наконец правду, я впервые за несколько недель спал спокойно. Ну, а следующую ночь я провел с блондинкой из департамента торговли и промышленности.
Вскоре я сделал еще одно открытие: Ада решила выставить свою кандидатуру на выборах. Не могу сказать, когда именно она изменила свою точку зрения и решила не только добиваться популярности, но и баллотироваться на губернаторских выборах. Знаю только, что однажды, внимательно присмотревшись, я сообразил, что Ада готовится к выдвижению своей кандидатуры. А ведь мне и в голову не приходило, что она хочет стать губернатором. Впрочем, нет, приходило, но как-то подсознательно, а вот теперь она выложила карты на стол. До первичных выборов демократической партии оставалось еще свыше полутора лет, но Ада уже развила бурную деятельность. Она произносила речи, с которыми может выступать только человек, добивающийся официального выставления своей кандидатуры. Ее благотворительная деятельность, возня с «Лигой молодежи штата Луизиана», якшанье с политиканами в округах не оставляли никаких сомнений на сей счет.
Уж кто-кто, а я отлично разбирался во всем этом, поскольку в свое время сам занимался тем же.
Вообще-то я не возражал против намерений Ады: в соответствии с конституцией штата меня все равно не могли переизбрать на новый срок. Пусть выберут ее. Но и у Ады не было никаких шансов. Ни в нашем, ни в другом южном штате, а возможно, и вообще в США, ни одна женщина не может надеяться быть избранной на пост губернатора.
Подожди-ка, а как же с мамашей Фергюсон в Техасе?
Да, но с ней совсем другое дело — мамаша Фергюсон вовсе не была такой молодой и пригожей, как Ада. Хорошо, конечно, когда у политического деятеля красивая жена, но, если женщина сама становится политической деятельницей, красота превращается в помеху. Мамаша Фергюсон была далеко не молоденькой, когда выставляла свою кандидатуру, да к тому же в течение некоторого времени уже выполняла обязанности губернатора, что имело весьма важное значение. Она стала губернаторствовать, когда папаша Фергюсон не то заболел, не то умер; все происходило так давно, что я забыл подробности да и вообще не интересовался этой историей. А раз она уже была губернатором, считай, две трети опять проголосуют за нее. Вот как ей удалось победить на выборах.
Вот как…
И тут меня осенило. Я понял, что меня ожидает. То же самое испытываешь, находясь на рельсах и видя приближение курьерского поезда. Экспресс еще далеко, но он мчится, а твой старенький «пикап» застрял на рельсах и не заводится. Ты слышишь далекий шум поезда, потом показывается и надвигается прямо на тебя серебряный локомотив, шум переходит в грохот, ты без конца жмешь стартер, но мотор все не заводится, а локомотив уже рядом. Тут ты или просыпаешься весь в поту и с трудом приходишь в себя, или распахиваешь дверцу и ныряешь вниз с насыпи, или, не двигаясь с места, слышишь скрежет и лязг, но ничего уже не видишь, потому что ты мертв.
Вот так. Я догадался, что замышляла Ада. Ада и Сильвестр. Я слышал грохот, видел приближение поезда и понимал, что время мое истекает.
Стив Джексон
Я усиленно пытался придумать что-нибудь такое, чем можно было бы заткнуть рот этой женщине из Мобила, но тщетно. Даже если бы Ада напустила на нее специально отобранных полицейских, все равно история вышла бы наружу. Если же Ада начнет платить, платежам не будет конца. Единственным надежным решением вопроса было физическое устранение женщины, но это, разумеется, исключалось.
И все же я кое-что придумал. Вместе с Адой мы можем собрать соответствующие материалы и предъявить этой особе обвинение в шантаже и вымогательстве. Это будут меченые банкноты, разговор при вручении денег, записанный на миниатюрный магнитофон, спрятанный в сумочке, мои свидетельские показания (я буду присутствовать при уплате денег, притаившись где-нибудь в укромном месте), фотоснимки, сделанные скрытой камерой. Собрав эти улики, мы предъявим их шантажистке. Я скажу ей: «Двадцать пять лет тюрьмы вам обеспечены. Судья в этом районе наш человек… Если вы оброните хоть слово, если кто-нибудь начнет болтать, мы возьмемся за вас. Зарубите себе на носу: неважно, кто и где начнет чесать язык, отвечать будете вы. Мы засадим вас на всю жизнь в тюрьму со строгим режимом, причем в наших силах сделать этот режим еще более строгим».
Потом ее припугнет Ада, а я добавлю еще кое-что.
План этот мне нравился, и чем больше я о нем думал, тем сильнее проникался уверенностью в успехе. Я поехал в Батон-Руж и обо всем переговорил с Адой в углу Охотничьей комнаты ресторана при Капитолии. Я вынул блокнот и, беседуя с Адой, время от времени делал заметки, будто брал интервью.
— Что ж, — согласилась Ада. — План недурен. Я и сама обдумывала нечто подобное. Примерно так все бы и сложилось.
— Значит, начнем действовать?
Ада посмотрела мне в глаза:
— Я не могу пойти даже на минимальный риск.
— Ты предпочитаешь платить?