Как не без оснований возражает Дональд Уинч (Donald Winch), более точно намерения и достижения Адама Смита состояли не в описании политической экономии как «отрасли науки о государственном человеке, или законодателе», а в его вкладе в «теорию», или набор «общих принципов», правопорядка и управления[71]
. Вовсе не строя теорию саморегулирующегося рынка, который работал бы лучше при минималистском государстве или при его полном отсутствии, «Богатство народов», в неменьшей степени, чем «Теория нравственных чувств» и неопубликованные «Лекции по юриспруденции», предполагает существование сильного государства, которое создавало бы и воспроизводило бы условия для существования рынка; которое использовало бы рынок как эффективный инструмент управления; которое регулировало бы его деятельность и активно вмешивалось бы с целью корректировки и противодействия социально или политически нежелательным результатам его функционирования. В самом деле, по Смиту, политическая экономия должна не только «снабжать государство... доходами, достаточными для выполнения им своих публичных функций», но и «снабжать людей обильными... средствами к существованию, или, вернее, давать им возможность добывать эти... средства к существованию»[72]. Для этого Смит советовал законодателю вмешиваться в многочисленные сферы жизни, от обеспечения защиты от внутренних и внешних угроз до безопасности индивидов и государства (полиция и национальная оборона), отправления правосудия, обеспечения материальной инфраструктуры, способствующей торговле и связи, регулирования финансов и кредита, образования населения с целью противостоять негативным последствиям разделения труда для интеллектуальных способностей людей. В этих и других сферах совет Адама Смита законодателю основывался на соображениях скорее социальных и политических, чем экономических[73].Догматическое представление о преимуществах минималистских правительств и саморегулирующихся рынков, типичное для «либерального кредо» XIX века, как и столь же догматическое представление о целебных свойствах «шоковой терапии», которую проповедовал Вашингтонский консенсус в конце XX века, были совершенно чуждыми Адаму Смиту. Он бы скорее согласился с убеждением Карла Полани (Karl Polanyi), что такие представления утопичны и неприменимы. Ожидать, что в Великобритании установится полная свобода торговли, ему казалось «так же абсурдно, как ожидать, что там установятся Океания или Утопия». Как не была полная свобода («совершенная свобода», как он иногда выражается) необходимым условием экономического процветания: «Если народ не может процветать, не пользуясь совершенной свободой и совершенным правосудием, то нет в мире народа, который мог бы процветать». И хотя Адам Смит всегда сомневался в необходимости либерализации торговли, он решительно восставал против всего, что хоть сколько-нибудь напоминало шоковые терапии 1980-х и 1990-х годов. Там, где затрагиваются большие сектора экономики, изменения «никогда не должны вводиться неожиданно, но медленно и постепенно и после заблаговременного предупреждения». С особой осторожностью следует лишать защиты торговлю, которая предоставляет работу «великому множеству рук», или торговлю товарами первой необходимости, что может вызвать протест со стороны общественного мнения. В этом случае «правительство должно уступить предрассудкам [людей] и, чтобы сохранить спокойствие в обществе, установить такую систему, которую общество одобряет»[74]
.Другими словами, использование правительством рынка не только имело социальную задачу, но и подчинялось социальным ограничениям. Например, причины того, что Адам Смит считал совершенно нереальным установление в Великобритании исключительно свободной торговли, были строго социальными.
Этому сильно противодействуют не только предрассудки людей, но и, что еще более непреодолимо, частные интересы множества индивидов: «Если бы офицеры армии восставали с таким же усердием и единодушием против всякого сокращения численности армии, с какими владельцы мануфактур противятся всякому закону, могущему привести к увеличению числа их конкурентов на внутреннем рынке; если бы они подстрекали своих солдат, как владельцы мануфактур подстрекают своих рабочих, нападать с оскорблениями и ругательствами на людей, предлагающих подобные меры, то попытка сократить армию была бы столь же опасна, как сделалось в настоящее время опасным пытаться уменьшить в каком-либо отношении монополию, захваченную нашими владельцами мануфактур к нашему ущербу»[75]
.