Адамант Хенны

— Ничего не понимаю, — устало и мрачно бросил он, когда они с Малышом едва-едва не пырнули друг друга ножами. — Что со мной? На меня словно бы давит что-то… Изнутри откуда-то…

— Не только на тебя, — негромко откликнулся Фолко. — На всех нас… и хочу сказать, не только на нас четверых, но и на весь Харад… и Кханд… и Умбар…

Фолко острее всех чувствовал этот напор. Не гнетущую к земле тяжесть, что навалилась на Фродо, когда Хранитель Кольца приблизился вплотную к черной твердыне Саурона, — но словно бы бьющий в лицо ветер, бьющий, а потом пронзающий насквозь и разжигающий в душе незатухающий пожар ярости. Гнев мог прорваться наружу в любой момент, тут уж не спасут никакие талисманы и обереги. Клинок Отрины ожил, но помочь хозяину, видно, не мог уже ничем. Перстень принца Форве, однажды указав хоббиту дорогу на юг, мог лишь направлять их путь, но вот противостоять безумию могла одна только воля.

По мере сил Фолко пытался разобраться в происходящем. При помощи перстня эльфов он старался нащупать средоточие противостоящей Силы, понять, откуда она истекает, и, быть может, кто стоит рядом?

Однако с завидным постоянством повторялось одно и то же видение: свет, слепящий свет, так схожий с тем, что властвовал здесь, в прокаленной пустыне Харада. Свет, в котором тонуло все окружающее, свет, пожиравший даже тени; здесь не было места ни ночи, ни мраку. Для лучей, казалось, не существовало преград, они пронзали насквозь скалы и редкие деревья, стены старой Хриссаады и тот самый холм, на котором засели друзья. И приходилось напрягать все силы, чтобы удержать себя, — каждый поступок друга выглядел оскорбительным, каждое слово — насмешкой, а каждое собственное деяние — единственно правильным и неоспоримым…

Едва четверка покинула Умбар, Рагнур-кхандец, белозубо посмеиваясь, посоветовал друзьям снять и спрятать подальше доспехи.

— Пустыню пройти надобно так, чтобы тебя самый чуткий харадский пес не учуял. Потому как прятаться здесь негде, лесов нет, не то что у нас, в Кханде, или южнее, там, за Хриссаадой. От колодца до колодца нужно пробираться так, чтоб и кони не пали, и стражники не засекли. Ну десяток уложим, а сотня нас все равно повяжет.

Лиха пришлось хлебнуть едва ли не больше, чем за все прошлые походы. Рагнур вел их широкими петлями, заметая, путая следы, выводя к забытым всеми каменным руинам, что подобно обглоданным костям торчали из песчаных волн и где в глубоких подвалах удавалось отыскать колодцы.

— Чьи это города? Кто здесь жил? — допытывался Фолко.

— Земля — исконно харадская. Раньше тут, рассказывают, и лесов было вдоволь, и степей, и реки даже текли — короткие, мелкие, но все-таки реки. А потом… Словно проклял кто эту землю — то ли мордорский былой хозяин, то ли те, что на Закате, за морем… Короче, поля родить перестали, народ их бросал да новые расчищал. А расчищали известно как — топором да огнем. А когда лес отсюда ушел, за ним следом песок двинулся… Оглянуться не успели — а вокруг пустыня. Ну и ушли. На юге-то, вокруг Хриссаады, земля богатая… Вот с тех времен башни эти и остались…

В старых руинах остались только змеи, да еще мелкие птицы гнездились по верху обрушенных стен. Сквозь рваные раны окон нанесло песка, но под его слоем еще чувствовалась старая, мощная кладка. Пол вымощен громадными гладкими плитами; из любопытства гномы — пока оставались силы — разметали песок. Открылись старые, мощные перекрытия, время так и не смогло сокрушить их. Плиты испещрены непонятными письменами, не Кирит и не Тенгвар.

— Что это? — не удержался Фолко.

— Кто знает? — пожал плечами кхандец. — Письмена мне не знакомы. Да и какое нам до них дело? Хорошо бы колодец не пересох, вот о чем беспокоиться надо!

Фолко долго вглядывался в незнакомые очертания знаков. В них нет легкой строгости рун Феанора, прихотливости гномьих символов; стремительные, округлые, сливающиеся, с многочисленными точками и завитками, они казались застывшим ручейком, окруженным облаком легких брызг…

И вот все позади. А впереди — харадская столица. В отличие от Минас-Тирита и Аннуминаса здесь правители никогда не забывали своевременно подновить укрепления или же возвести новые. Казалось, сероватое рыхлое тело города накрепко перепоясано многочисленными тугими ремнями — коричневые стены пересекали городские кварталы, а в самом сердце, на холме, что господствовал над мутным Сохотом, высился дворец правителя — цитадель, крепость в крепости.

Хриссаада была не так уж стара, ей едва ли минуло более шести сотен лет. По сравнению с Исенгардом, Эдорасом — не говоря уж о Минас-Тирите или Аннуминасе — всего ничего.