Адамант Хенны

Справа и слева от повозки Эовин катились вниз десятки других возов. Их длинная цепь растянулась больше чем на лигу — и все же крылья вражеского войска могли беспрепятственно окружать боевые возы невольников.

— Первый удар ничего не решит, — спокойно заметил Серый. Сотник замер в своей излюбленной позе — руки скрещены на груди — и невозмутимо взирал на быстро приближавшиеся вражеские цепи.

Перьерукие наступали без всякого строя, подбадривая себя визгливыми боевыми кликами. Казалось, вид надвигавшихся повозок ничуть не смутил врагов Великого Тхерема. Воины других народов, быть может, попытались бы расступиться, пропустить набравшие ход, щетинящиеся сталью повозки; а перьерукие словно бы ничего не замечали. Даже напротив — казалось, сверкание кос на ободах только притягивает их.

— Готовься! — коротко приказал Серый. Невольники подняли луки и копья. Эовин же внезапно оробела — ей впервые в жизни предстояло вступить в бой с теми, кто не сделал ничего плохого ни ей, ни ее народу. Убивать этих несчастных — за что? Несмотря на свои неполные пятнадцать, Эовин уже довелось видеть смерть и страдания; и, хотя девочки в роханских степях взрослеют быстро и учатся сражаться наравне с мальчишками, первой выпустить стрелу в наступающих Эовин не могла.

Серый, похоже, понял ее колебания.

— Либо убьешь ты — либо убьют тебя. — Он жестко взглянул в глаза Эовин. — Выбирай, но только не медли!

Перьерукие воины оказались совсем рядом. Разумеется, никаких перьев на руках у них не оказалось: как говорил Вингетор, перья служили отличительным признаком аристократии. Эовин увидала совершенно обычных людей, худощавых, высокорослых, с вытянутыми длинными лицами, смуглокожих. На голове каждый из них носил плюмаж из перьев.

Свистнула первая стрела, выпущенная кем-то из перьеруких. Тхеремцы поскупились на доспехи, невольников прикрывали только борта повозки; то и дело приходилось кланяться шелестящей смерти. К ногам Эовин на излете упала стрела — грубое древко, кое-как укрепленное оперение, наконечник из кости… Такими баловались роханские подростки, получив первый в своей жизни доспех из толстой бычьей кожи. «Эх, будь у меня кольчуга!.. Пусть не такая, как у мастера Холбутлы, пусть самая обыкновенная!..»

— Стреляй! — гаркнул Серый. До вражеских рядов оставалось совсем немного. Повозка набрала ход, бешено крутились серпы, готовые врубиться в незащищенную плоть.

Остальные невольники дружно отпустили тетивы, торопясь набросить новые стрелы. Промахнуться было невозможно — настолько плотными оказались ряды наступавших. Эовин неуверенно подняла лук… и внезапно обжегшая левое плечо боль заставила ее — от неожиданности — пустить первую стрелу.

Навсегда оставшийся безымянным воин перьеруких схватился за пробитую грудь и рухнул.

Несколько мгновений спустя повозка врезалась в толпу.

Первое, что услышала Эовин, — тупой жуткий хряск. Хряск, через секунду потонувший в истошных предсмертных воплях. Давя, рубя и калеча, повозка прокладывала дорогу через людское море, и борта ее сверху донизу мгновенно окрасились алым.

Эовин выпустила лишь одну-единственную стрелу. И замерла от ужаса, не в силах смотреть и не в силах отвернуться. Девушка застыла, глядя, с какой легкостью резали человеческую плоть громадные косы, как пронзали перьеруких длинные копья, рубили тяжелые топоры и пробивали стрелы. Вместо того чтобы расступиться перед чудовищем, воины перьерукого племени бросились на него со всех сторон. Эовин видела их лица — на них не осталось ничего человеческого. Это были даже не звери, нет… словно какая-то Сила выпила до дна у несчастных души, бросив после этого на убой. Они словно бы забыли о том, что жизнь дается один раз, что побеждать врага надо так, чтобы не погибнуть самому, что умирать без толку проще всего… Они лезли на повозку со всех сторон, словно пытались остановить ее голыми руками. Топорики пытались рубить потемневшие от крови серпы — бесполезно, тхеремские железоделы славились по всему Средиземно; сами воины бросались под колеса, тщась уцепиться за торчащие копейные навершия и взобраться наверх — лишь для того, чтобы им раскроили головы длинные топоры воинов Серого.

Сам сотник не притронулся ни к копью, ни к луку. Не обращая внимания на кипящую вокруг жуткую бойню, на взлетавшие брызги крови, он смотрел по сторонам, отдавая команды. Самое опасное — застрять в грудах мертвых тел, потерять ход и остановиться. Тогда участь всей команды Серого предрешена. Прежде чем иссякнут силы у тех, что толкали повозку вперед, Серому надо было или выйти из боя, или найти такое место, где они смогли бы продержаться…

Эовин обернулась. Там, на гребне всхолмья, неподвижно стояли конные тысячи Великого Тхерема. Стояли, безучастно наблюдая за бойней. Они могли не беспокоиться — ни один из воинов вражеской армады не прошел дальше линии боевых повозок. Не потому, что невозможно было проскочить, — а потому, что никто из перьеруких не уклонился от боя.