Аристархов на секунду опешил, потом расхохотался:
– А ты памятливый, Грек! Писатели все соображают, так ведь? Ну да, долги я частенько не отдавал, признаю… да, я делал это бездумно и легко, потому что мне приятно было брать в деньги в долг и было неприятно их отдавать. Да! Но что же ты или другие не пришли ко мне тогда, не взяли меня за шиворот и не сказали: «Стар, гони бабки, падла»? Почему не пришли? Почему по харе мне не дали? Ведь вам было неприятно, что вы деньги потеряли, и приятно было бы их обратно получить?
– Может, потому не пришли, – сказал я, – потому что не в этом смысл… Жалели тебя и верили, может быть, что отдашь, Стар.
Аристархов сильно изменился в лице – сощурил глаза, стал как-то нереально серьезным, даже солидным.
– Ладно, – встал он со стола, – был неправ, извини. Я тебе отдам сейчас этот четвертак. По курсу… – он открыл ящик стола, порылся в нем и вытащил калькулятор. – Так, на сколько это сегодня потянет?
– Да не напрягайся ты, Васька, – с улыбкой выдавил я, – говорю тебе искренне и с полным удовольствием: не надо… Тем более что деньги меня не вылечат. Брось считать, Стар! – резко крикнул я, видя, что он уже начал подсчитывать что-то на калькуляторе.
Аристархов отложил калькулятор и повернулся ко мне. Его глаза были расширены, светились каким-то важным задумчивым выражением.
– А знаешь, Саша, когда я точно понял, что надо просто жить, не задумываясь над смыслом?
Я смотрел на него.
Аристархов снова уселся на край стола и низко наклонился ко мне:
– Я расскажу тебе, Грек, – сказал он тихо. – Это произошло после… после того, как я побывал на… на том свете. Четыре года назад. У меня была клиническая смерть, три минуты сердце молчало. Я в автокатастрофу попал, лоб в лоб с «КамАЗом». Так вот, знаешь, что оказалось? – повысил он голос. – Ничего. Там. Нет!
– Где?
– После смерти. Никаких тебе тоннелей, свечений в конце – ни-че-го! Просто жизнь выключается, как телевизор, и все. Пустота! – Аристархов протянул руку с пультом, нажал кнопку и экран телевизора погас. – И все. Понял?
– Откуда ты знаешь, – после паузы сказал я. – Ты же ведь был в отключке.
– Я видел, Сашенька, чувствовал! Реально ощущал тогда, что попал в абсолютную тьму. Абсолютная темнота!.. И сколько я в этой темноте пробыл, не знаю. Она была совершенно черная и, знаешь, совсем не страшная. Когда меня к жизни вернули, мне даже обратно в эту тьму захотелось. А что? Здесь заботы всякие, поиски денег, борьба за выживание, а там – вечный сон без снов. Спи себе и спи. Потрясающе! И знаешь, какой я вывод сделал после этого путешествия?
– Ну?
– Надо просто жить и никуда свои мозги не впихивать. Нужно наслаждаться вкусом жизни, ее питательностью, полезностью. Когда ты ешь нежную телячью отбивную, ты ведь не думаешь, Греча, о том, как этот теленок рос, как его закололи, разделывали? И это не только в еде. Да если бы человек хоть на секунду по-настоящему глубоко – не так как ты, Гречка, а по-настоящему глубоко задумался о том, из чего состоит тот маленький кусок жизни, который он сейчас проживает, какие миллионы страданий в этом куске, как мошкара, роятся, он бы просто сдох от разрыва сердца! Мы и живем, Сашка, только потому, что мало задумываемся. Надо радоваться, что пока ты живой, все есть, а потом не будет ничего. Это такую энергию освобождает! Все, чего я добился, я достиг после того, как понял, что мы выключаемся, как телевизор. Можно сказать, я заново включил себя, вот так, пэк! – вытянув руку, он щелкнул пультом, и телевизор вновь заработал. – Сменил пять работ, но свое дело нашел. Сейчас у меня такой доход, что я могу себе, Сашка, позволить работать полгода, а все остальное время где-нибудь на Самоа в океане нырять. Скоро я открою собственную клинику и стану зарабатывать еще больше. А может, и вообще работать не буду – зачем, если деньги есть? Какой же тут смысл жизни, зачем он мне? Зачем портить себе аппетит за ужином?
Я не стал ему возражать. Было видно, что Стар во многом делает вид, что у него все отлично; точно так же он вел себя в школе. Я только спросил:
– Стар, а как же Адам и Ева? Ты веришь, что они были, а после смерти, говоришь, наступит темнота. Как можно верить в одно чудо и не верить в другое?
– А… так боже мой… это просто метафора…
– Значит, и высшего наказания нет? Делай что хочешь, потом просто выключишься?
– Почему же нет? Общество недаром законы придумало, чтобы преступников судить и наказывать. Вот этим законам порядочный человек и должен следовать…
– А откуда эти законы взялись, Стар? Кто первый определил, что такое хорошо, а что такое плохо?
– Да какая тебе разница! Опять ты копаешь, Грек!..
Я вдруг стал смеяться. Сам не понимаю, как это у меня получилось. Аристарх, натянуто улыбаясь, с подозрительным любопытством смотрел на меня.