Адаптация

В недрах моего альпийского комбинезона что-то пискнуло. Будто что-то живое. Протиснув руку за пазуху, я с трудом нащупал рукавицей мобильник. Вытащил – на табло светился значок присланного сообщения. Не от микросхемы, от человека. Одно слово: «Прощай». Номер телефона абонента был мне неизвестен. Я хотел ответить этому неизвестному, снял перчатку, стал набирать буквы – но пальцы онемели, телефон легко скатился с моей ладони и упал под ноги, в снег, в темноту. Да, вокруг уже снова сгущалась тьма. Я нагнулся, но ничего не нашел.

– Где Лиза? – вдруг вспомнил я, – где она?

В этот момент она ткнулась в меня сзади. Я обернулся – и увидел ее лицо, окутанное заиндевевшим меховым воротником куртки. Она ведь была ненамного ниже меня ростом – поэтому мы сразу коснулись друг друга губами. Там, где соприкасались наши лица, образовалась оттаявшая от холода прогалина.

– Кажется, сейчас это должно произойти, – тихо, почти мысленно, сказал ей я.

– Да, я знаю… – она сильнее прижалась ко мне, – сейчас я…

– Что?

– Хочу тебе сказать… – ее ресница коснулась моего носа.

– Говори…

Небо над нами темнело все глубже, одна за другой на нем гасли звезды. Мы чувствовали, что темнота, накрывающая нас, похожа на огромную ладонь… Мы стояли на одной ладони, а нас накрывала другая.

– Говори… Только прижмись ко мне сильнее, милая… ведь так мы еще сможем чуть-чуть пожить.

– А я уже очень сильно прижалась к тебе. Разве ты не слышишь, что у меня бьются два сердца?

– Два… сердца?

– Да. Вчера утром я узнала, что беременна от тебя. Почти месяц уже. Это когда я говорила по телефону с твоим отцом, помнишь? И мы потом… Теперь во мне живет новое сердце. Это наш детеныш. Он нас не видит, он только стучит. Знаешь, первое, что появляется внутри материнского организма – это сердце. Уже потом оно обрастает плотью, кровью, рефлексами… Но сначала – сердце. Оно застучало во мне тогда, четыре недели назад. Слышишь? Он уже не станет человеком, ну и что ж с того? Он все-таки пожил немного во мне… Как ты думаешь, нам не будет троим холодно, когда мы…

– Нет. Конечно же нет, Лиза! Ты не знаешь, кто он – девочка, мальчик?

– Не знаю… Просто человек.

– Просто – человек… Нам не будет больно, нет! Помнишь, нам всегда говорили и писали, что когда замерзаешь, то это нестрашно и не больно, никак…

– Да. Словно погружаешься в теплый сон.

– Или в ванну с теплой водой.

– Вот, мы вернулись в воду, как хотели.

– Конечно, мы ведь и идем по воде.

– Помнишь, я хотела, чтобы я чуть-чуть пережила тебя?

– Помню! Но не знаю, смогу ли я умереть раньше… – тихо засмеялся я. – Давай уж как получится, хорошо?

– Хорошо, – с таким же тихим звоном засмеялась она.

– Тебе тепло?

– Да. И ему, сердцу, тоже тепло, я чувствую…

– Ничего, что он прожил только месяц, это ведь тоже жизнь, да?

– Конечно, и секунда, наверное – это целая огромная жизнь. А тут – целых четыре недели… Это может, как двести лет…

– Он долгожитель, наш маленький… Ты хорошо сказала о секунде, очень хорошо… Знаешь, что-то я вспомнил сейчас о секунде, что-то очень хорошее…

– Конечно! Ведь это же все равно намного больше и лучше, чем совсем ничего, чем ни единой секунды жизни, чем нежизнь…

– Да, да… мне надо только вспомнить…

– Ведь не может быть, чтобы одна секунда хоть чего-то, но значила. Ведь если бабочка умирает за день, значит, она не просто так мало живет, и это не мало?

– Да… где-то я видел эту секунду… и помнил, помнил, как много может вместиться в ней жизни… Мне надо ее найти…

– Я помогу тебе, милый, давай вместе… Господи, как темно. Я почти не вижу тебя! Давай искать…

– Мне очень надо вспомнить, родная… мне кажется, это важнее всего… Неужели что-то одно может быть важнее всего!

– Может, может! Я всегда это знала, хотя и не знаю, что это… Но мы ищем, мы это найдем…

– Это было где-то там, в тепле, на солнце, на желтом солнце, в боли, в нескончаемой боли…

– Да, да… если у тебя осталось несколько минут, даже несколько секунд – вечность туда вполне может вместиться. Даже если одна секунда осталась. Это ведь довольно много – целая секунда времени. Посчитай, закрыв глаза: раз, и-и… И если не сфальшивить и делать, или хотя бы думать, в эти два длинных счета только лишь абсолютную правду – то все получится.

– Господи, как темно… я даже не вижу сейчас тебя, хотя прикасаюсь к твоему носу и целую его… Кто говорит сейчас эти слова – я или ты? Что происходит? Что… Кто мы… Откуда?.. Ведь не может же быть, чтобы было так темно! Мы – умираем?!

– Мне холодно, любимый…

– Что? Ты – еще здесь? Мы – еще здесь?

–  Ты, кажется, хотел вспомнить о секунде.

– Что? Кто это? Ты?

– Милый, я здесь. И… мне страшно холодно.

– Мне тоже… Почему же говорили, что замерзать тепло… Нам должно быть тепло…

– Я… замерзаю…

– Я тоже. Господи, какой холод… О чем я думал? О чем хотел сказать? Как же холодно здесь, как больно!

– Ты хотел о секунде…

–  Да, ты хотел мне сказать о ней…

– Кто это? Сид, это ты? Мать, это ты?

– Это я, мой хороший, я… Я… не могу согреться… совсем…

– Нет! Это нет! Это…

– Ты говорил о секунде… – О последней…

– Какой? О какой?