Адаптация

Я поднял и притянул к себе ее ногу и положил к себе на колено, она уперлась пяткой мне между ног. Пошевелив пальцами, нога Аннет надавила мне на промежность.

– Ненавижу секс, – вдруг буднично сказал я.

Она промолчала.

– За то, что никогда не знаешь, есть в нем любовь или нет.

– Может, мы поищем любовь в нашем сексе… Может, найдем? – сказала она.

– Надоело искать. Лучше наоборот. Может, сначала лучше найти любовь и попробовать потом найти в ней секс?

– Так давно уже не бывает.

– А сразу? Одновременно – любовь и секс?

– Ты фантазер, – она взъерошила рукой мне волосы. – Если чего-то нет, то и нет. А если что-то есть, то оно есть сейчас…

– И надо этим пользоваться, – закончил я.

– В общем, так. Знаешь, мне тоже это не нравится. Мы ведь одного поколения романтиков, и я понимаю тебя.

– Романтиков? Да ну! – засмеялся я. – Романтиками были Леннон и Моррисон, те, кто делал вашу сексуальную революцию. А вы, европейцы моего поколения, – яппи.

– Леннон и Моррисон были язычниками, – сказала Аннет. – Вся культура тех лет – язычество. Но мы, кто родился в шестидесятые годы, – романтики. Люди не действия, а только воображения. Мы не состоялись в жизни, как и вы, русские, – сказала она с легкой улыбкой, глядя мне в глаза и тщательно выговаривая слова. Она походила на учительницу, терпеливо объясняющую урок.

Она продолжила:

– Мы, кто родился в шестидесятые годы, пристально смотрели на вашу страну и на вашу систему социализма. Мы не хотели становиться трудоголиками. Капитализм – это труд, который превращает человека в обезьяну. Мы оттягивали до последнего нашу капиталистическую взрослую жизнь. Когда ваша система рухнула, наша романтика тоже… провалилась в… тарта-ра-ры… Мир опять стал везде одинаковым. И мы пошли работать, чтобы просто жить, без идеи.

– А Бог? – спросил я.

– Бог на Западе рекламный продукт. Реклама Бога – на это у нас правительство тратит большие деньги.

Аннет достала из своего рюкзачка пачку «Житан», вытащила сигарету и закурила.

– Я не говорю, что ваш социализм был чудесным. Но это была попытка хоть что-то человечное сделать в человеке. Я смотрела много ваших фильмов. Фильмы о жизни среднего класса в СССР.

– Да, были такие, – кивнул я.

– Если ваши люди действительно жили так, как показано в этих фильмах, значит, вам удалось создать очень бескорыстных людей. Я думаю, тогда на Западе тоже была идея доброты, справедливости. И романтики. Сейчас нет.

– Потому что рухнул Советский Союз?

– Может, и не от этого. Но что-то исчезло. Точно исчезло. Сейчас живут ради семьи и денег. Но кажется, этого мало для смысла.

– Как в «Крестном отце», – сказал я.

– Что?

– Фильм такой был, «Крестный отец». Там бандиты тоже жили только ради семьи и денег.

– Эл Пачино? – сказала она. – Да… Но должно быть что-то еще. А этого нет. И не будет. По крайней мере, в нашей с тобой жизни.

Я помолчал. Такие разговоры-мысли выпивают много сил, но подчас радуют тем, что выход, кажется, вот-вот найдется. Но обычно он не находится.

– Знаешь, Саша, – Аннет прищурила глаза и приподняла подбородок, – я хочу сделать на твой сегодняшний день рождения подарок.

Она ткнула указательным пальцем себя в грудь.

В постели с Жанной д’Арк

Ее крик начал клокотать где-то внизу, будто сорвало бурным водным потоком невидимый клапан – и поток начал подниматься выше, затапливая все вокруг, трубя и ревя, как несущийся снизу вверх водопад. В этом звуке сначала тихо, а потом все громче закричали животные: носорог, тигр, слон, монстр, минотавр, – и лишь немного человек. Потом звук дернулся и выстрелил холодным фейерверком перед моим лицом, и тут же перешел в низкие хлюпающие стоны умирающего человека; наконец, несколько раз дернувшись в конвульсиях, Аннет затихла.

Она тихо лежала подо мной – приподнявшись на руках, я смотрел на ее запрокинутое лицо. Облитая потом и освещенная лунным светом, Аннет медленно с закрытыми глазами поворачивала голову то влево, то вправо, выдыхая сквозь приоткрытые губы уныло далекое, словно кит под водой: «У… у…у-у-у…» Изнеможенный, так и не добравшись до собственного финала – потому что все это время я бился над Аннет, сдерживая себя и пытаясь довести ее до оргазма – я нависал над ней и думал, что хотя бы вот так, по-животному – я все-таки жив.

Так повторялось несколько дней – по нарастающей, будто наши отношения подпитывались одним и тем же водопадом из глубины земли, бегущим снизу вверх, и должны были куда-нибудь выплеснуться; казалось, нас ждет впереди какой-то один ужасающий и главный оргазм. И всегда в эти дни – каждые три или четыре часа, ночью и днем – я вдавливал ее тело в прутья светло-коричневой кровати, вбивал в нее себя, будто лупил молотом из последних сил по стальному колу, изнемогал от усталости, одышки и боли в пояснице, а она хрипела, визжала, орала и, с невероятной для женщины силой обхватив мою спину руками, умудрялась еще и натягивать меня на себя.