Адаптация к хитрости

— Нет, — отрезал Солд. — На меня смотри, Ветрова. Федерация спасла тебя, а Горунд приютил. Ты жива только потому, что кто-то выстоял ради тебя, отдал свои время, силы, жизнь… Или тебе все это неинтересно? Безразлично, что спящие каждый день уничтожают живое, что подбираются все ближе к таким же людям, как и ты? Если каждый способный курсант будет сдаваться, кто тогда останется защищать миры от спящих? И на чем будут строиться эти миры?

Как коварны бывают такие увещевания! Давление, которое я чувствовала с самого первого дня в академии, усилилось. И оно будет усиливаться, и я сама виновата, что согласилась на академию. Куда мне равняться на старших? Куда я полезла?

Шатаясь, я направилась к двери, смиряясь со своим бегством. Шмыгнула носом, чувствуя, как болезненно рвутся наружу слова: «Я хочу домой, на ферму! Хочу, чтобы все за меня решали братья! Хочу, чтобы единственной моей заботой было следить за системами полива и обедом!»

Сделав шаг вперед, я протянула руку, чтобы толкнуть дверь.

— Вы правы, профессор. Пусть девочка живет себе тихонько, забот не зная. Сгодится кому-нибудь как подстилка.

Почему… подстилка? Почему не трусиха, не слабачка, не дура? Потому что влюбилась в него по уши и пыталась обратить его внимание на себя? Потому что не могла не смотреть на него украдкой? Потому что он был моей единственной отдушиной в академии?

— Что вы сказали? — спросила я, оборачиваясь.

— Подстилка.

— А вы фетюк!

— Фетюк? Профессор, вы знаете, что значит «фетюк»?

— Нет, — удивленно ответил Лохму.

— Ветрова, изволь расшифровать.

Даже если я была бы в нормальном состоянии, все равно не смогла бы объяснить значение. Так мама ругалась на пьяницу, который любил валяться на крыльце Клуба домохозяек в нашем секторе.

— Сейчас расшифрую! Вы… вы… — когда дело подошло к ругательствам, я еще раз убедилась, что у Солда нет недостатков. Он умен, справедлив, ироничен, красив … список можно продолжать бесконечно. — Вы никудышный куратор! Вы заставляли меня отрабатывать поступки, которых я не совершала! Вы специально набрали в команду самых разных людей, чтобы столкнуть нас лбами! Да вы даже не слушаете! А все потому, что когда вам говоришь правду, вы только и можете, что скалиться!

— Что-то еще?

— Я вас ненавижу!

…Сердце отбивало бешеный ритм. Дыхание было сердитым и свистящим. Щеки пылали. Горели губы от произнесенных слов. Несколько прядей выбились из хвоста, я начала нервно прибирать растрепавшиеся волосы, поправлять галстук.

Мужчины переглянулись, и лейтенант спросил:

— Вы еще настаиваете на исключении, профессор?

— Нет.

— В таком случае, продолжайте экзамен.

Солд еще раз на меня посмотрел, и вышел из аудитории. Вместе с лейтенантом пропала и моя ярость, вызванная обидным словом. Лохму же какое-то время меня разглядывал, а потом попросил позволения коснуться руками моих висков.

— Сильное переутомление, — подтвердил первоначальный «диагноз» профессор. — Вам требуется покой, крепкий долгий сон и медитации. Сейчас вам легче, потому что вы пережили встряску, но если не отдохнете, как следует, усталость вкупе с раздражением вернутся и ударят по вам гораздо сильнее.

— Я поняла вас, профессор. Благодарю за совет.

— Надеюсь, что вы правильно меня поняли, дитя. Были ли в вашем роду лирианцы?

— У всех людей в роду лирианцы.

— Разумеется. Но я спрашиваю о ваших близких родственниках.

— Отец…

— Так и думал. Центавриане по-своему толкуют эту особенность, они считают, что такие, как вы, совсем не поддаются внушению. На самом деле, ваша психика также подвержена любому пагубному влиянию. Вы как мягкая губка — в вас ударяют, но удар никак на вас не сказывается, и вы мгновенно восстанавливаете форму. Многие лирианцы обладают подобной способностью. У младших рас они проявляются в хаотичном порядке, чтобы нельзя было проследить закономерности и ликвидировать носителей. А как проявляются, передаются от отца к дочери, от матери к сыну.

— Если бы я так быстро восстанавливалась, то не устроила бы всего этого…

— Милое дитя, вы устали. При больших нагрузках любая система дает сбой, не говоря уже о человеческом организме.

Я кивнула, начала осмысливать произошедшее. Они ведь меня спасли сегодня, каждый — по-своему. А я… глупая, глупая, глупая! Как я могла так накричать на Солда? Прежде истерика случалась со мной лишь раз, когда мама умерла. Я держалась первые дни, успокаивала братьев, а потом сорвалась на какой-то чепухе вроде подгоревшей яичницы и разнесла полкухни в рыданиях.

— Профессор… — глухо пробормотала я. — Что теперь будет? Я нарушила Устав…

— Бывает. И даже чаще, чем вы можете себе представить. Эмоции не загнать в рамки, чувства не приструнить, а железной выдержкой обладают только роботы. Но мы ведь не роботы, верно? — Лохму улыбнулся. — Да и лейтенант нарочно вас раззадорил.

— Но это нарушение! Оскорбление высшего по званию карается…