В квартире приторно пахло чистотой, Оля неистово убиралась почти каждый день, пытаясь вытравить из стен, пола и мебели запахи прошлого. Сергей открыл настежь окно, на кухне, впуская теплый вечерний воздух.
— Прочтешь? — она протянула ему конверт и обессилено села на стул.
Внутри лежал сложенный несколько раз белый лист, одна сторона которого была исписана неровным почерком, уводя строку вверх. Он сел рядом и стал читать:
"Дорогие мама и папа,
со мной все в порядке, я чувствую себя хорошо. Мне очень сложно описать то, что со мной произошло. Это как игра, когда ты управляешь кем-то другим, странное чувство. Мне иногда кажется, что меня уже давно нет, а это все сон. А иногда мне кажется, что вся прошлая жизнь была сном. Я боюсь. И Толя боится, мы все боимся. Тут все боятся.
Я очень хочу домой, но не знаю, где теперь мой дом. Может я дома?
Я так хочу вас увидеть, мне столько хочется вам рассказать, но я понимаю, что это невозможно. Я вас очень сильно люблю. Мне кажется, что вам тяжелее, чем мне.
Толя тоже хочет с вами познакомиться, уверен, что вы ему понравитесь, а он вам. Толя очень добрый и сильный. Если сможете, найдите Улю, Толя очень просил. Она исчезла сразу после операции, Лиза сказала, что ее уволили.
Напишите мне ответ, я буду ждать.
Ваш сын Артем и Толя".
Сергей резко встал и подошел к шкафу. Вытащив бутылку коньяка, он налил себе половину стакана и залпом выпил.
— Тебе налить? — задыхаясь от жгучего алкоголя, спросил он.
Оля еле заметно кивнула, лихорадочно перечитывая письмо.
— Держи, — он поставил около нее полную рюмку и бутылку.
Вторая большая порция коньяка окончательно оглушила его, вводя в призрачное состояние балансирования между сном и явью.
— Господи, как он повзрослел, — прошептала Оля.
— Ты думаешь, что это он написал? Может это очередные эксперименты над нами?
— Нет, это он написал. Я чувствую. Но я не знаю, что мы можем ответить? — Оля допила рюмку и потянулась к вазочке с конфетами.
— Не знаю, не знаю. Пошли спать, сейчас мы ничего не придумаем.
— Мне кажется, что я не усну.
— Уснешь, — он налил полную рюмку.
Оля зажмурила глаза и залпом выпила.
Молодая юрист с достоинством раскладывала на столе разлинованные подписями и печатями бумаги, руки ее слегка подрагивали от удовольствия, а в глазах светился озорной огонек. Александр Иванович вполголоса переговаривался с адвокатом, нервно взмахивая руками.
— Ну вот, — пропела девушка. — Это результат нашего последнего слушания — в возбуждении дела отказано!
— Да когда же это черт возьми кончится! — воскликнул Александр Иванович и вскочил со стула. — Мне больше заняться нечем, чем ходить по этим вашим судилищам!
Молодая юрист с недоумением посмотрела на него, а потом на адвоката, пытаясь понять, что она сделала не так. Адвокат мягко улыбнулся ей, призывая не принимать сказанное на свой счет. Он встал из-за стола и подошел к столику, чтобы налить кофе.
— Александр Иванович, кофе будете? — спросил он, наливая чашку.
— Да, пожалуй, — Александр Иванович сел обратно за стол и стал перебирать разложенные документы. Смотрел на них он вверх ногами и с таким видом, будто это была китайская грамота.
— Машенька, вам чай?
— Да, Борис Моисеевич, спасибо, — молодая юрист осторожно села на свое место, расправляя и так идеально выглаженный костюм.
— Боря, вот скажи мне, ну сколько еще надо пройти инстанций, чтобы эти поняли, что им ничего не светит? — Александр Иванович сделал большой глоток и замолчал, сильно обжегшись.
— Я не могу знать, что они думают, мне кажется, что я понимаю их желание бороться за своего сына, — начал Борис Моисеевич, но его тут же перебил Александр Иванович.
— Какого сына? Это наш питомец, мы его опекуны! То, что они дали часть мозга не означает, что они могут претендовать…
— Я все понимаю, — остановил его Борис Моисеевич. — Вернемся к делу. У них остается еще две попытки в наших судах, и одна попытка в Европейском. За последний я ничего не могу сказать, а вот наши-то мы выиграем. Машенька уже все подготовила.
Молодая юрист широко улыбнулась, довольная похвалой начальника. Александр Иванович криво улыбнулся ей, чувствуя, что зря обидел девушку.
— Да, Маша у нас молодец, все бы такими были. А нельзя сделать так, чтобы они… ну не знаю, расхотели, что ли, а?
— Это должно быть их желание. Возможно, конечно, стоит их подтолкнуть к этому решению.
— Ну так давай подтолкнем. Понимаешь, наши инвесторы не очень хотят вникать в суть вопроса, а репутация страдает. — Да, мне все понятно.
— Вот, а раз репутация страдает, так и весь проект под угрозой. Через два года мы должны выполнить первую коммерческую адаптацию, а пока из-за этих уродов мы не можем приступить ко второй стадии!
— Понимаешь, Саша, наше законодательство пока не позволяет нам… эм, свободно действовать. Если можно так сказать.
— Кстати, а что у нас с законопроектом, а? Деньги отдали, а он до сих пор не внесен!
— Нельзя, пока не утихнет шумиха вокруг этого дела, вносить что-либо на рассмотрение не стоит, поверь мне.
— Да я верю, верю! А что толку! Давайте как-то, не знаю, принудим их отказаться от суда, а?