Адептус Механикус: Омнибус

Его «Жнец», широкими взмахами пожинал жизни тварей. Черный ихор брызгал из разделенных хитиновых тел. Огонь стаббера сдирал с них плоть, тела горели и взрывались изнутри, он с наслаждением слушал как они вопили прежде чем умереть.

Габариты Малкольма тоже служили оружием. Каждый его шаг, уничтожал группы мельтешащих под ногами существ.

Зоантроп уже близко, достаточно близко для удара.

Он увидел болезненную плоть зоантропа, пульсирующую некой внутренней иллюминацией. Тот же свет сверкал в глазах гаунтов, мечущихся вокруг него так, будто он питался какой-то живительной эссенцией от них.

Пронзительный выстрел того же бело-зеленого огня, убившего Вассея, копьем вылетел к Малкольму. Он поднял ионный щит и ощутил обжигающий жар столкновения. Малкольм задергался в конвульсиях на своем троне Механикус, его руки словно погрузили в мельта-пламя.

Дисплей взорвался потоком изумрудных искр, дождем упавших с потолка кабины. Хоть он и осознавал, что его руки из плоти были не задеты, симпатическая боль соединения была более чем реальна.

Его рыцарь зашатался, гиростабилизаторы работали, чтобы удержать его в вертикальном положении. Неуклюжие шаги раздавили пригоршню гаунтов, но еще больше окружало его с каждой проходящей секундой его замешательства.

Малкольм выпрямил рыцаря и взглянул чудовищу в глаза. В этих черных, бездушных пропастях, он увидел себя погибающим в тысячах смертей, разорванным на части стражами монстра и съеденным кусочек за кусочком. Он увидел Кассию, обглоданную до костей червеобразными тварями, сплошь усеянными зубами. Он увидел своих еще не рожденных детей, разрубленных пополам серповидным конечностями. Все, что было ему дорого, он увидел поглощенным внутренностями улья, каждый момент их существования подчинился монструозному сверхразуму.

— Убирайся из моей головы! — крикнул Малкольм, запуская дозу стимулятора ярости из хим-диспенсера. Хранители предупреждали его об использовании этого вызывающего привыкания стимулятора, но сейчас он нуждался в дозе чистой, неконтролируемой ярости.

Боль ворвалась в каждый невральный рецептор в его черепе, и Малкольм закричал, когда она ножом прошла по его телу. Его вены наполнились огнем, а разум растущим гневом, направленным на само существование омерзительного существа.

Это уже не было зоантропом, теперь это просто еще одна тварь, которую необходимо устранить. Оно даже не заслуживало опознавательного имени. Малкольм врезался в монстра, ударяя головой о бронированную голову существа. Костяные пластины раскололись, и густая, светящаяся жидкость хлынула наружу.

Он ощутил его боль, и насладился тем, как она проходит по чудовищу.

— Я подотру твоей шкурой свой зад, — сказал он, и протаранил ревущим лезвием его извивающуюся нижнюю часть.

Мясистый мешок рудиментарной части, разорвался по всей длине от грубого столкновения. Мягкие, склизкие внутренности вытекли из него наружу.

Куски зоантропа с влажным хлюпаньем свалились с его меча. Его тело было лишено массы, пустое внутри, словно продырявленный мочевой пузырь. Парящие камни попадали вниз, затем раздался посмертный крик, прокатившись по пространству подобно ударной волне от артиллерийского удара.

Роящиеся гаунты остановили наступление, вереща и извиваясь от симбиотической боли. На мгновение, Малкольм осмелился подумать, что это было единственное существо, направлявшее прожорливые стаи.

Но, в следующее мгновение, гаунты уже облепили его, в отчаянии взбирались по ногам, соскальзывали, вгрызались когтями и зубами и взбирались вновь.

Все еще под действием наркотика, Малкольм ударился о стену. Попавшие между броней и стеной гаунты, пронзительно завопили. Меч снял еще нескольких с поверхности доспеха, но этого было недостаточно. Он увидел троицу монстров, ползущую к его голове. Ему не требовались ни сканер, ни ауспик чтобы заметить их, они были прямо у него перед лицом.

Когти царапали бронестекло его кабины, нанося глубокие порезы. Клыкастые пасти двигались вверх и вниз по стеклу, оставляя канавки от кислоты везде, где касались стекла.

Глаза гаунтов, осаждавших стекло, ничего не выражали. В них не было ничего: ни зависти, ни ненависти, ни какой-либо другой эмоции ожидаемой от врага, идущего на все, чтобы убить его.

Лишь слепое стремление убивать. Потому что именно для этого они и были созданы. Стадный инстинкт сводил их с ума. Это были существа, лишенные своей воли, лишь фрагменты улья, крупицы грязи в песчаной буре.

Они взорвались по всей поверхности стекла.

Малкольм почувствовал множественные удары снарядов стаббера. Недостаточно мощных чтобы ранить его или пробить броню, но достаточно, чтобы почувствовать. Злость взяла его при мысли, что он был атакован своим же воином, и он инициировал экстренный синаптический сброс, выводящий стимулятор из мозга.

Гаррат появился перед ним, демонстрируя изрядно исцарапанные пластины ножной брони. Чужеродная кровь покрывала его до пояса, из сдвоенных стабберов струился дымок.

— Ты чист, — сказал Гаррат.

— Врата? — спросил Малкольм, ощущая во рту сухость и вязкость от остатков стимулятора и невральных очистителей.