Адгезийская комедия

− Хорошо, хорошо. – Я старалась не смотреть на Зину и не пораниться о гвозди, которые наверное торчат из каких-нибудь деревяшек. Но как… Темно ещё, − блеяла я. −Тут же всё завалено, досками, старой мебелью и…

− Как выбросила, так и найдёшь.

− Но вы же мне поможете?

− И не подумаю. Ты мне хоть раз помогала? Да вы с бабкой со мной даже не здоровались.

− Я всегда здоровалась, всегда, − я стала либезить и заискивать, как голодная побитая собачонка, я стала смотреть на Зину преданным подобострастным взглядом, лишь бы она не заставляла искать меня среди досок швабру.

− Да ёжкин кот! Ищи давай швабру. Светло уже. Ну!

И я получила сильнейший подзатыльник, такой, что впечаталась в центр контейнера, чуть не напоролась глазом на шершавую доску с гвоздём. Доска торчала из старого полированного гардероба, похожего на гроб. Полировка искрилась в свете фонаря. Фонарь стоял не у помойки, а чуть поодаль, у тропинки, которая к этой помойке шла. Рядом с фонарём неявно, но прослеживался силуэт…

Я расплакалась: ну как я найду, мне в ногу кажется впился гвоздь.

− Ты кидала в контейнер?

− Н-нет, я всё контей… бак…, − я не могла говорить, слёзы душили меня. Контейнер − гигантский кузов мусорки, рядом с ним тоже всё завалено барахлом, какими-то мешками, вёдрами, всё гремит и воняет.

− Какой тебе тут бак? Это контейнер, русского языка не знаешь? Тьфу ты, сразу заметно, что спортсменка. Спортсмены никогда умом не блистали. Тут оставила?

− Я только санки в бак, в… контейнер бросила, и… коврики, я… − я пыталась сказать о детских санках и резиновых ковриках, которые Сеня естественно вынес на помойку по моей просьбе.

− Коврики, − передразнила Зинаида Алексеевна, − в свете фонаря и серости рассвета она выглядела как бешеная бабка-супергерой и ей действительно для полноты образа не хватала какой-нибудь ёжкиной метлы. Волосы у неё развевались, хотя ветра не было от слова «вообще», халат мерцал, ноги были обуты в калоши, а сверху гольфы, и тоже в розочку, она просто вся переливалась этими розочками. – Коврики она выкинула. А ты знаешь, какие они были нужные кому-то, качественные, толстые автомобильные. Ты бы могла дома у себя их положить, и Сене своему наказать отвезти в своё дом, помочь маме, она и так нервная и больная…

− Я… я не подумала. Я… я… один оставила, он перед дверью лежит, а остальные.

− Ну ладно. Покопаюсь, пока ты ноешь, ненавижу нытиков, ненавижу тебя и твою бабку-баронку, сидит себе, восседает на… − такое впечатление, что она говорила о моей бабушке, что бабушка, где-то сидит, я-то не сидела, а стояла на коленях в мусоре и боялась двинуться, чтобы на что-то ещё не напороться. Зинаида Алексеевна стала греметь где-то рядом с контейнером, а я замерла и всхлипывала от испуга.

− Целуй мне руки, вставай на колени! Ах, ты уже на коленях? Вот так!

Я поползла по досками, которые проваливались подо мной, наткнулась на что-то мягкое и мокрое, и обрадовалась, что не гвоздь.

− Да я в переносном смысле, фигурально, то есть, выражаясь. Фу, слюнявая. – Зина торжествовала, мне казалось, что она выше Сени, просто гигантская. − Да не ной! Нашла я швабру, вот она. Не взял никто родимую, вид-то неказистый, зато суть, какова суть. А ты уж готова была пятки мне лизать, нытная девочка. Пока! Но не прощаюсь до конца! Жди ещё в гости-то! Вот же везучая. Так бы убила, если без швабры соталась! – Зинаида Алексеевна взвилась в воздух, вися на швабре, как на турнике, сделала сальто как гимнаст, оседлала швабру, но не как в мульте про ведьмочку-службу-доставки; она кружила сидя на швабре, как на скамейке, опершись на неё руками и болтая ногами – вылитая сумасшедшая бабка.

Я вылезла из мусорного бака и побежала к подъезду, не по дорожке, мимо фонаря, а по земле напрямки, я неслась босиком метров двадцать вниз, вниз к подъезду и думала: как мне открыть сейчас дверь, ведь у меня дома магнитный ключ, а код я не знаю…

И тут я проснулась. За окном совсем светло. Волосы мои были мокрыми от пота, футболка тоже. Я потрогала затылок и взвизгнула от боли. Быстро села на диване, стала изучать пятку – я так больно наступила на гвоздь. Рана была глубокая, стопа в земле. Блин, успела подумать я, придётся искать поликлинику и вводить противостолбнячную сыворотку, два дня точно будет слабость, это тяжёлая прививка под лопатку… Но тут произошло что-то за гранью, после чего я замерла, и встала на одной ноге как цапля на болоте. У меня на глазах стопа очистилась от земли, песка и грязи, рана затянулась, её не стало! Я вернулась в реальный мир, т.е. вышла из оцепенения, стала рассматривать локти, взяла зеркало, изучила распухшую губу – всё затягивалось на глазах: только посмотрю, и рана, или синяк, или опухлость пропадают. Я потрогала затылок – вообще не болел! Я даже зажмурилась и шлёпнула себя по затылку – не болит! Волосы высыхали на глазах, футболка тоже.

Я в обычном режиме, как-то бессвязно подумалось мне. За окном совсем рассвело, значит через час должно было на минут пять заглянуть солнце, липы колыхались, окна были прикрыты как вечером.