− Безвылазно десять дней. Холодно. Стены сохнут долго, я на кухне провозилась неделю. Каждый день я прихожу из ночи в норм-жизню, думаю, планирую. Запланирую одно, а выходит в два раза меньше. Ошибаюсь, да!, ошибаюсь! Сыро, холодно, называется лето. Закон подлости. Ещё и воду горячую скоро отключат. Я просто не знаю, что буду делать и как буду жить.
− Кипятить ты будешь. К тому времени может жара наступит.
− Надеюсь. Но всё дождь и дождь.
− То есть, ты тут купаешься в кошмарах, слушаешь эту волну…
− По волнам памяти.
− Извини, Мальв, мне очень тяжело сразу поверить в данный бред. Если бы это сказала Улыбина, я бы не поверил. Но ты… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
− Стоп! Ты же полчаса назад говорил, что всему веришь, всё понимаешь!? А теперь…
− Я передумал. – Это было странно, абсолютно не в привычке Арсентия отказываться от своих же слов. Но я была опытная в плане здешних заскоков, это адгезийцы пустили на него свои загробные чары.
− Вот веришь, − выпалила я, просто я взбесилась, просто кто-то потянул меня за язык, − ко мне и Кирилл приходил!
Лицо Сени изменилось, мне показалось, что он сейчас на меня нападёт.
− Как? Ты ему дала адрес?
− Успокойся, боже ж мой. Он приходил тоже в кошмаре. То есть я спала.
− И что он говорил?
− Он обиделся из-за тебя и пропал. Помнишь – ты на веле в первый раз тогда приехал? Ещё мама моя ковидом не болела…
− Это фантазии. Это бывает у девушек, − сказал Сеня как будто я душевнобольная, а он психиатр, он выглядел, как будто только что отмучился с контрошей и вышел из класса.
− Днём это кажется ненастоящим, но во сне… самое ужасное, что было впервые и мне казалось, что я и не сплю вовсе… В общем, из всего, что я вычитала на эту тему в сети, похоже на галлюцинации.
− Не оправдывайся. – Арсентий ходил теперь в коридоре задрав голову. − Потолки, смотрю, покрасила?
− Да. Потолки покрасила, а в коридоре, сама потолок нарастила, грунтовала, ровняла, шпаклевала, там сломали антресоли. – Я с готовностью отвечала. Мне нравилось, что Сеня не обиделся, узнав про Кирилла. Я не люблю обидчивых людей. С ними тяжело, они все считают себя пупами земли. Можно обижаться, но виду не показывать, как Сеня.
Сеня встал на табурет, подсветил телефоном:
− Потолок плохой, выщерблены, неровно же.
− Не надо Сень. Не хейтери. Я впервые в жизни делала потолок. Жильцы смотрели, сказали нормально.
− Книги-то читаешь? Там написано, как равнять. Просто позор.
− Ты не поверишь, но в книге я читаю не то, что там написано. Ещё надо умудриться застать настоящий текст, а не когда там бред.
− Какой бред-то?
− Всё истории из моей жизни, даже как тонула на первом занятии.
− Ты же говорила, что звездила.
Я прикусила язык.
− Я врала, Сень. Я … – я пересказала Сене, что уже тут писала о просмотре.
− Воспитывают тебя адгезийцы. Отучают, смотрю, врать, – подмигнул Сеня. − Я никогда не мог понять, почему тебе так много позволялось в бассейне. Почему-то некоторым позволяется больше, чем другим. Это называется харизма. Вот я сейчас читаю…
− Я тебя прошу Сеня, − взмолилась я. – Ни слова про что читаешь. Я от того отрывка про ситцевые обои не отошла. Это ж надо из ситца – обои… И столько слов о комнатушках, и всё как у меня.
− Здесь почему не зашкурено? − Сеня снова был в комнате, встал напротив стола, почему штроба замазана кое-как?
− Я не хотела тебе говорить. Здесь на стене буквы загорались.
− То есть? Как в фильме про красного дракона?
− Нет. Не пожар. Ты «Аленький цветочек» читал?
− Н…нуу
− Там чудище сначала с ней буквами огненными общалось. Потом он стал голос подавать, а потом и сам появился.
− Значит, ты попала в сказку «Красавица и чудовище».
− Ага. Если бы.
− Плитку не положила, обои не поклеила, ещё же раковина на кухню, кран, машинку подключить. И смотрю: плита в коридоре. Обратно не подключить. Это ж газовщиков вызывать. Много работы. А сегодня тринадцатое июля, между прочим.
− Тринадцатое июля, тринадцатое июля, − повторила как мантру я. – Где-то я уже слышала. Но где?
− Зина сегодня умрёт, − чётко сказало радио.
− Оно реально непредсказуемое, – Сеня испугался.
− Но радио в той комнате! А мы на кухне.
Мы зашли в комнату, держась за руки.
− Адгезийское время никакого времени. Сверим часы, – сказало радио.
− Это они над тобой издеваются, − обрадовала я.
− Ой, Мальва, всё это странно.
Что-то промелькнуло у Сени в лице, кажется он хотел уехать из моего дурдома. Но куда ехать? На дачу-то неохота после ссоры, тем более с его шизанутым папашей. Как хорошо, что мы с мамой за всю жизнь ни разу сильно не ругались. Мама всегда немного подстраивалась под меня и ничего никогда не требовала. Только один раз сказала, что до неё доходят разговоры, что я в бассейне обижаю детей, она расстроилась – ну кто-то ей написал или в нашем доме кто-то нашептал, у нас сплетников куча просто. Спустя какое-то время я узнала совершенно случайно, что это тётя Света маме рассказала. Она пока гуляла около бассейна, чего-то там наслушалась.