− Он у них главный, − сказала я и показала пальцем вниз.
− У нас в посёлке много странностей, место какое-то…
− Какое? Камни лезут?
− Ну можно сказать и так. Кольца от колодцев. Уже никто колодцы не ставит, все скважины бурят.
− А с кольцами-то что? Какие кольца?
− Копают колодец и ставят стенки как в шахте, такие круглые в поперечнике. Поняла?
− Не очень
− Неважно. Кольца смещаются, земля начинает подниматься, вроде как вспучиваться…
− Так это адгезийцы.
− Нет. Всё объясняют рудниками. Когда-то у нас на территории посёлка были рудники.
− Когда?
− Давно, при Иване Грозном.
− Да ты что? Ерунда.
− Это первые были рудники. Нашли руды, медь нашли, и стали ковать свои монеты. Вот ещё почему отец повёлся на поиск. И старые монеты они с Серёгой находили. – Вот мы живём. Живём себе, а бывает, что вдруг – идея, ну или тайное желание. И вроде бы пустяк поначалу, а после всего тебя как в охапку возьмёт увлечение и не оставит место нормальной жизни. Об этом много фильмов снято.
− О чём?
− О тайных желаниях.
− Например? – я испугалась: какие тайные желания ясно же.
− Например, коллекционеры.
− А-ааа-уф, − выдохнула я и пошла наливать чайник.
− Все, кто ищет с аппаратами, находят монеты. Отец не виноват, что находил. Он завязал.
− Да завязал и завязал. Ненавижу металлоискатели. Они на швабры похожи. Я всё, что на швабру похоже, ненавижу теперь. Знаешь… Когда мы были в лагере, на карьере бегали, помнишь?
− Да. Там ещё гостиница и санаторий. В соснах.
− Вот. По утрам по песку, помнишь?
− Утро сырость, ноги вязнут, мы бежим по остывшему песку…
− Точняк. И ходили с металлоискателями, всё в надежде, что кто-то что-то потерял. Я со времён бабушки не люблю тех, кто за счёт рассеянности других обогащается, убила бы их всех. Бабушка спрятала в машинку, в ящик, то есть, в короб с машинкой, драгоценности, забыла, отдала соседке машинку, подарила, та кружок начала вести. А та не вернула драгоценности. Как обидно! И ещё бабушке никто не верил! У нас девочка в бассейне забыла на лавке телефон, вернулась через пять минут – телефона нет. Позвонили по её номеру. А там стали требовать пять половиной тысяч и ещё ехать к чёрту на куличики. Просто подлость какая-то. Не могли телефон, сволочи, отдать…
− Ну ок. Я тебе просто рассказал. Просто поделился.
− И правильно сделал, − сказала радио.
− Не обращай внимание, Сень. Они дебилы, − я ударила по магнитоле.
− Да уж. К такому радио долго привыкать…
Радио обиженно молчало. Я, честно, испугалась, что оно больше не будет «вякать». Оно было странное, но не скучное…
Заиграли песни, обыкновенная волна включилась сама собой. – адгезийцы поняли, что я пожалела, и решили подать сигнал, но не свой, а хоть какой-то, ну простили. Такое случалось.
− И, если бы не истории наши и нашей местности, − Сеня снова жевал ветчину. – Я бы решил, что хвосты – твоя фантазия. Но так как фантазией ты не блещешь, то я поверю и в хвосты…
− Я желаю тебе подавиться ветчиной!
Тут же вокруг Сени замигали тени. Сеня стал отмахиваться от них, как от мух.
− Это чполы. Это просто комки пыли, просто мечта всех на свете молей! – я радовалась. Адгезийцы не оставили меня в трудную минуту, не позволили Сене не верить в них. Они просто не оставили ему такого шанса, как говорят во всех на свете фильмах…
− Окей. Я понял, что не прав. Да дайте же мне поесть! – Сеня отмахивался от чпол полубатоном ветчины. Ну всё, всё.
Он отбивался, потом перестал, и тут всё пропало, а по радио началась передача про машины. Машины я не любила, там одни жиробасы за рулём и окорочка. Но передачу про машины обожала. Один раз ведущий полчаса говорил о вине, в общем, о том, что ему интересно. Впрочем, может это адгезийцы подключились.
− Значит, − сказал Сеня, − если ты плохой, у тебя хвост, если хороший – без хвоста.
− Ещё мне показалось, что мама здесь моложе выглядела, когда лежала на этом диване.
− Ну знаешь, Мальв, у тебя тогда должно быть три старческих подбородка и три хвоста. Извини, я на твоей стороне, но если быть объективным…
− Почему это у меня три хвоста? – я возмутилась просто.
− А ты себе за спину заглядывала?
− Нет кончено.
− А отражение видела?
− Нет, Сень. Меня не очень радуют мои впалые щёки и круги под глазами. Я не смотрюсь в зеркало.
− А ты бы заглянула за спину и с зеркалом бы ходила. Пока сидишь со Смерчем, на себя бы обратила внимание. Вдруг как в фильме «Морозко».
− Смерч сразу бы меня обрадовал, он честный. У меня, кроме карт, пропало и маленькое зеркало между прочим.
− А камера в телефоне на что? У тебя в прихожей зеркало заварено в стену. Вот зуб даю: недоэлектрик, что забрал сапоги, в нём не отразился бы.
− Не факт. А я-то? Ты считаешь меня такой сволотой, не пойму? – нервничала я.
− Ну давай подумаем вместе. Человека до самоубийства довела.
− Попытки самоубийства. И то не точно. Неживая просто пропала. А шрамы может давно.
− Ты оправдываешься, а сама знаешь, что обидела её.
− Ага. Только я, а другие ничего не делали. Я вообще только смеялась.
− Окей. Ты только смеялась. А то, что тебя пригласили в палату, а ты девчонок наших взяла. Не Князеву, а Левицкую, не Горбушу, а Лобановых.