Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

В повествовании о творении мира говорится о создании «больших рыб»[33]. Во всяком случае, именно так написано в самом распространенном в России переводе — синодальном, но в оригинале рыб нет — там используется загадочное слово «таниним». Переводчики ломают голову, о чем здесь идет речь. Судя по словоупотреблению в Библии, то ли чудища морские, то ли змеи, то ли драконы. А может быть, динозавры? А в современном иврите вообще крокодилы. Но уж никак не рыбы.

— Вопрос остается открытым. В начале века в Палестине жил один зоолог — Ахарони[34]. Он написал любопытные мемуары. В Первую мировую войну его хотели призвать в армию. Он обратился лично к Гамаль-паше, и тот освободил его от призыва. Ахарони обещал паше составить коллекцию животных, обитающих на территории Османской империи. Паше идея понравилась. По-видимому, именно по заданию Ахарони, был убит последний палестинский медведь — жертва зоологической науки. Ахарони сказал паше: «Вы властитель всех людей в этой стране, а я — зверей». Ну как было такого человека поставить под ружье!

— В связи с чем вы его вспомнили?

— В связи с «таниним». Он считал, что это обобщающее название для разнообразных животных. Он даже некоторых птиц включал в эту группу.

— А что говорят комментаторы?

— Комментаторы вовсе не озабочены соотнесением текста с естественно-научными представлениями. Есть такое мнение (и оно текстуально обосновано), что здесь говорится о левиафане. Это такой мифологический зверь, царь океана. Он неоднократно упоминается в Библии, о нем есть множество легенд в народном фольклоре.

— Значит, все-таки не динозавры.

— Слышу в вашем голосе сожаление. Так соблазнительно подверстать библейский текст под теорию происхождения видов. Нет, не динозавры. Рядом с левиафаном они мелковаты. Говорят, полгода Иордан должен течь — как раз ему на один глоток, может, и хватит.

— Ну, Иордан не Волга. Если левиафан, почему тогда множественное число[35]?

— Вс-вышний парочку сотворил: самца и самку, но самку пришлось убить, поскольку, если бы они стали размножаться, так и всего мира бы им не хватило: уж больно велики. А самец погибнет в конце времен. Мясо этой пары будут вкушать праведники на эсхатологическом пиру. Но мясо самки, конечно, вкуснее.

— Почему?

— Потому что с икрой.

— И в каком же морозильнике хранится ее мясо?

— С какой стати вас это вообще занимает? Я же говорю: мясо левиафана — эксклюзивное удовольствие для праведников; нас с вами на этот пир определенно не пригласят. Я тут как-то читал Зингера в английском переводе. Рассказ о еврейском мальчике, которому морочили голову и пытались убедить, что он уже в раю. И в подтверждение угостили мясом кита.

Праведники подобны рыбам, выброшенным на сушу, — наш мир не их стихия.

— Ну понятно: переводчик попал в западню омонимии. «Левиафан» на идише действительно «кит», но здесь-то имелся в виду очевидным образом левиафан.

— Простодушный переводчик полагал, что для его ремесла достаточно знать язык. Обычная история. Нет, надо знать еще кое-что. Хотя бы, что кит — существо некошерное, и еврейский мальчик из традиционной среды не стал бы его есть даже в раю.

— Но ведь Зингера переводил Сол Белоу. У него таких ляпов быть не должно.

— Это был не Белоу.

— Я слышал, Зингер вообще не разрешал никому переводить свои произведения — только Белоу. А кто хочет на прочие языки, пожалуйста, пусть пользуется английскими переводами Белоу. Белоу был для Зингера гарантией адекватности.

— Как видите, опасения Зингера оправдались.