Адъютант Бонапарта

А ведь он тоже участвовал в этой победоносной кампании. Принимал участие почти во всех ее сражениях, рисковал собою и был ранен, воевал смелее других солдат и командовал получше других офицеров. Но "о славе подвигов" его не знал никто, кроме немногочисленной кучки штабистов. С длившейся полтора года войны он вернулся скромным капитаном. Для офицера, которого еще в 1792 году представили к званию майора, это должно было быть чрезвычайно обидно.

Во время второго пребывания в Париже в 1796 году молодой дипломатический агент восточной службы, добивающийся зачисления в армию, засыпал различные отделы министерств мемориалами касательно Польши.

В одном из этих мемориалов он в патетических словах выразил основной пункт своей политической программы:

"О моя дорогая отчизна! Когда я увижу в каждой твоей деревне вместо позорного столба посаженное древо свободы?! Когда увижу в руках исполняющих закон чиновников символ мира, заменивший то орудие порки, пред коим и доселе дрожат шесть миллионов невольников?! Время это уже не столь отдаленно; все яснее занимающийся рассвет эпохи придает нам уверенность в приближении его. Сколь же огромной станет сила народа, когда он познает свои права..."

В январе 1798 года мечты, выраженные в этом оптимистическом мемориале, казались уже более отдаленными и более трудными для осуществления, чем когда-либо вообще.

Франко-австрийский мир прекратил все вооруженные действия в Европе Существование близкого сердцу Юзефа валашско-молдавского легиона, который должен был поддержать восстание в стране, окончилось отчаянной и кровавой партизанской авантюрой генерала Иоахима Дениски. Письма, приходящие из Галиции, сообщали о преследованиях и казнях патриотов. Галицийские и силезские мужики, из которых некогда сформировался "пробный польский батальон", сейчас мерзли и голодали в Северной Италии, ожидая, пока правительство Цизальпинской республики согласится возобновить контракт с легионерами. Им и дела не было до офранцузившегося организатора "пробного батальона". Все их чаянья, надежды и стремления выражались в песне: "Марш, марш, Домбровский, в край родной наш польский!.."

В эти зимние вечера 1798 года огромная тень генерала Домбровского должна была неоднократно заглядывать в комнату на улице Люнетт. Подводя окончательный итог шестилетней военной деятельности, Сулковский не мог обойти молчанием своего спора с творцом легионов.

Автор "Философии войны" был противником итальянских легионов не только по личным и политическим убеждениям, но и как военный специалист. Одаренный талантом незаурядного стратега, он с начала своей штабной работы привык видеть войну в крупном плане. Основными элементами его стратегических построений были три мощные армии республики: Итальянская, Рейнская и СамброМаасская. Только они могли, по его мнению, "тиранов ярость сокрушить без страха, неся свободу до Невы от Тахо". В легионы на цизальпинском жалованье он не верил, считая их случайным и несерьезным предприятием.

Но, отстаивая свою теоретическую правоту, он одновременно должен был ощущать чувство горького одиночества и полного отчуждения, так как именно к этой маленькой, несерьезной польской армии, обманутой и бездействующей, устремлялся сейчас, как к последней надежде, взор всех поляков, вне зависимости от разделявших их политических убеждений.

Мне кажется, что в январе 1798 года Сулковский чувствовал себя чужим и со своими антибонапартистски настроенными друзьями: Петром Малишевским, генералом Бернадоттом, генералом Жубером и другими. С этими людьми его связывала явная общность политических убеждений, и так же, как они, он боялся цезарианских притязаний корсиканца, но только у него было одно невеселое преимущество перед ними. Будучи долгое время ближайшим соратником полководца, он лучше их оценивал его военный и дипломатический гений, был в высшей степени увлечен Бонапартом как солдат и военный теоретик, в течение трех лет он вынашивал в себе несокрушимую уверенность, что именно Бонапарт "сокрушит ярость тиранов" и ч го от него будет зависеть существование независимой Польши.

И посему он по-прежнему оставался с этим человеком, который с циничной откровенностью раскрывал ему свои антиреспубликанские цели. Как республиканец и революционер он ненавидел его, но как поляк не мог от него уйти.

В начале февраля 1798 года генерал Бонапарт совершил инспекционную поездку по воинским частям, размещенным на побережье Северной Франции. В карете генерала находились три человека: Бурьен (его личный секретарь и ближайший друг), Лани (впоследствии маршал империи) и Юзеф Сулковский. Многодневная инспекция выявила неудовлетворительное состояние подготовки к вторжению и серьезные нехватки в снаряжении. Это вынудило Бонапарта изменить военные планы.

Возвратившись в Париж, командующий Английской армией предложил Директории отказаться от намеченной кампании. Одновременно он предложил идею, разработанную им с Сулковским еще в Пассарьяно, - гигантский план захвата Египта, завершения строительства, начатого еще фараонами Суэцкого канала и выхода к Индии.