Адъютант его превосходительства

— Я человек маленький, ва… Сергей Христофорыч. Мне как приказывали, — нисколько не смущаясь, объяснил Мирон. — Я тогда у батьки Ангела был. А он, известно, против всех воевал. И против дворян тоже. — И кивнул в сторону сидящих за столом.

Вернулся Викентий Павлович, доложил:

— Все тихо. Можно идти.

— Итак, о деньгах. Деньги у вас будут, господа, — торопливо натягивая свой брезентовый плащ, сказал подполковник. — Скоро!.. — Мельком оглядев прощающимся взглядом гостей, он добавил: — Очень скоро!.. И ещё Николай Григорьевич просил передать вам следующее. Приказом Ковалевского вы все зачислены на должности в действующую армию. Заготовлена реляция главковерху Антону Ивановичу Деникину о производстве вас в более высокие воинские чины и о награждении.

Заговорщики, не скрывая довольных улыбок, переглянулись.

— Я прощаюсь с вами, господа, но не надолго! — многозначительно бросил подполковник Лебедев, лихо щёлкнул каблуками, поцеловал руку Сперанской, любезно отвесил общий поклон. — Близок час нашей победы, господа!

Мирон вразвалку вышел первым, затаившись, постоял у калитки, зорко осматривая темноту. Затем подал знак подполковнику Лебедеву и вышмыгнул на улицу. Крался медленно и осмотрительно, время от времени ожидая, когда подполковник Лебедев догонит его. На перекрёстке Мирон тихо спросил:

— Куда теперь, Сергей Христофорыч?

— На Большую Васильковскую, — ответил Лебедев.

…Сидя в чулане, Юра слышал, как постепенно — по одному — расходились тайные гости. В горле у него пересохло, нестерпимо хотелось пить. Саднила ушибленная в тёмном чулане коленка. Но ещё больше мучила иная боль. От неё хотелось плакать. Бандит, повинный в смерти матери, — сообщник Викентия Павловича, Бинского, Лысого. Он воюет на стороне белых. И Юрин папа тоже воюет на стороне белых. Как же это может быть? Как? Здесь какая-то страшная ошибка, которую почему-то никто не хочет исправить…

Снова и снова мальчик вспоминал ненавистное, побитое оспой лицо, искривлённый рот… Может, они не знали, что он бандит? Но ведь Юра сказал им. Не поверили? Нет, вряд ли! Но вместо того чтобы схватить бандита, они набросились на него, Юру, и трусливо, словно в чем-то угождая Мирону, заперли его в чулане. Почему? И в его голову пришла совсем не детская мысль. Скорее сердцем, чем умом, он понял то, что понимали не все взрослые. «Бандит — это бандит, — подумал Юра. — Кому бы он ни служил, бандит — это бандит! Почему же они, белые офицеры, не понимают этого?»

Привалившись к старому креслу, снесённому за ненадобностью в чулан, Юра долго ещё лихорадочно размышлял обо всем происшедшем. И успокоился тем, что поклялся самой страшной клятвой разыскать бандита Мирона и отомстить ему за все.

Близился ранний летний рассвет, когда Мирон и подполковник Лебедев пересекли пустырь и вышли на Большую Васильковскую. У нужного дома постояли, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Вошли в подъезд, бесшумно поднялись на третий этаж. Подполковник зажёг электрический фонарь и пошарил узким лучом в темноте. Наконец нашёл то, что искал: на обитой клеёнкой двери тускло отсвечивала медная табличка: «Л. Б. Федотовъ». Отступив в сторону, Лебедев показал Мирону на дверь, и тот постучал: два частых, три с паузами удара.

Вскоре из-за двери послышался приглушённый голос:

— Кто там?

— Лев Борисович! Отворите! — прошептал в ответ Мирон. — От Николая Григорьевича к вам…

Щёлкнул замок, дверь широко, открылась. И в лицо гостям ударил свет яркой керосиновой лампы. Хозяин держал её низко и слегка отклонял от себя, отчего его лицо все время оставалось в полутьме.

Мирон первым шагнул в переднюю, не спуская глаз с хозяина. Что-то в нем встревожило Мирона, что-то здесь было не так. Фигура хозяина была совсем не старческой. Показалось подозрительным и то, как безбоязненно им открыли дверь… Резко схватив руку с зажжённой лампой, Мирон с силой приподнял её. Свет закачался, метнулся по стене и на мгновение лизнул пучком лучей хозяина по лицу… На нем был бушлат, из-под него проглядывала тельняшка. Это было страшно. Но ещё страшней стало Мирону, когда он узнал чекиста, от которого недавно едва удрал на рынке. Все это произошло мгновенно. Мирон отшатнулся, по-кошачьи прыгнул назад, наткнулся спиной на своего спутника, и тут чекист ударил его ногой в живот. Мирон ойкнул, превозмогая боль, кинулся в сторону, но тотчас ещё кто-то сзади набросился на него. Зазвенело стекло. Покатилась со звоном и дребезгом по полу и погасла лампа. Все остальное уже происходило в кромешной темноте. Кто-то, тяжело и озлобленно дыша, наседал на Мирона, а он отбивался изо всех сил, катаясь по лестничной площадке. Гулко загремели по лестнице чьи-то грузные, но быстрые шаги — подполковник Лебедев счастливо увернулся во внезапной суматохе от чекистов и помчался вниз. Но едва он добежал до второго этажа, как в лицо в упор ударили яркие лучи карманных фонарей. На мгновение они ослепили его, отбросили назад. И тут же снизу послышался яростный голос:

— Стой! Руки вверх!