Адъютант императрицы

Щеки молодой турчанки зарделись еще сильнее, чем до сих пор. Николай Сергеевич горячо прижал ее руку к своим губам; она не отняла руки и не опустила взора пред его пылающими взглядами, но только печально покачала головой к тихим, жалобным голосом проговорила:

– Ах, я знаю, что вы не можете быть моим братом!.. так брат не смотрит на сестру, и у сестры, – прибавила она чуть слышно, – так не бьется сердце, когда оно заслышит голос брата. Я чувствую, что существует связь более прочная, более теплая и неразрывная, чем кровная связь, но…

– Разве это – не счастье, не огромное счастье?! – воскликнул Николай, заключая ее в свои объятья и целуя ее влажные, обращенные на него, глаза: – Но я попрошу государыню, чтобы она дала мне такое место, где я мог бы достичь славы и почестей; мы молоды, времени у нас впереди много и я чувствую себя достаточно сильным, чтобы добиться всего самого наивысшего; государыня добра и милостива и тогда, Зораида, я попрошу у нее того, что имеет для меня наивысшую цену в жизни, если конечно вы, – прошептал он ей на ухо, – дадите мне разрешение на это.

Как очарованная, глядя ему в глаза, Зораида склонила голову на его плечо, Николай Сергеевич наклонился к ней еще ближе, их губы встретились в первом нежном и вместе с тем горячем поцелуе любви.

– О, Николай, – сказала она, наконец, слегка отстраняясь и мечтательно глядя ему в лицо, – что мы сделали? Это – несчастье, большое несчастье; но все же так должно было случиться; это – судьба, кисмет, неумолимо руководящей жизнью человека; то, что дремало в моей душе, проснулось; я люблю только тебя, Николай; но все-таки ты никогда не будешь моим, и я умру от тоски, как умирает соловей, когда сорвут розу, к которой были обращены его песни!

– Почему это – несчастье? – спросил Николай. – Почему ты не можешь быть моею, дорогая моя? Государыня могущественна и добра и я сделаюсь достойным тебя!

– О, ты достоин самого наивысшего! – сказала Зораида, обвив его руками и еще раз целуя его уста, – но я не принадлежу султанше твоего государства; она сама сказала, что я не буду рабыней, а отец не пожалеет никаких сокровищ в мире, чтобы выкупить меня; я принадлежу моему отцу, я возвращусь к нему и ему я должка повиноваться. Я часто слышала, как его люди шепчут между собою о том, что он жесток и суров; но я этому не верю; если бы это даже было правдой относительно всех других, но ко мне он был всегда добр и ласков, каждое мое желание он исполнял и я, в свою очередь, обязана любить и почитать его и быть послушной его воле.

– Государыня, – воскликнул Николай, – никогда не отпустит тебя, Зораида, в твою варварскую отчизну, где женщины – рабыни и безвольно подчиняются прихотям своих повелителей; она обучает тебя христианской религии; я знаю, она оставит тебя при себе и не откажет тебе в счастье твоей жизни.

– Нет, Николай, нет! – возразила Зораида, – если государыня любит меня, она возвратит меня отцу и даст мне возможность исполнить святой долг, долг детей по отношению родителей. Я внимательно слушала, что говорил ваш священник, и что объяснила мне сама государыня. Я разучилась презирать христиан, как то делают на моей родине, и мое сердце бьется сильнее при ученье о милостивом, любящем Боге, пред которым я преклоняю колена. Но разве я не принадлежу своему отцу? Разве он не проклял бы меня, если бы я отвернулась от его веры? Нет, нет, Николай, это – несчастье, что я не могу относиться к тебе, как к брату; любовь, расцветшая в моем сердце, – несчастье; ей суждено завянуть так же быстро, как этой розе.

И вздыхая, она стала обрывать лепестки с цветка, который держала в руке, и рассыпала их по бассейну.

– Любовь не есть единичный цветок, Зораида! – воскликнул Николай. – Моя любовь подобна крепкому стволу, который дает жизнь ветвям и приносит всегда новые цветы, как эти вот! – Он поспешно нарвал столько роз, сколько мог захватить, бросил их Зораиде на колена и, привлекая ее к себе и прижимая ее руки к своей груди, воскликнул: – вот, моя дорогая, картина нашей будущности! За каждый цветок, который осыпается и увядает, я буду приносить тебе все новые и новые? Никакие шипы не устрашат меня, и даже неумолимый рок склонится пред нами.

Хотя Зораида все еще недоверчиво качала головой, но ее унылый взор становился яснее и яснее, когда она смотрела в его лицо, блистающее счастливыми надеждами; на ее губах появилась милая улыбка:

– Ты надеешься, Николай, – прошептала она, – а я не могу преодолеть страх; но ведь страхом и надеждой живет любовь!

– А любовь – счастье! – воскликнул он, любуясь девушкой, – для любящих сердец даже небо склоняется к земле и становится достижимо!

Зораида смотрела на него, ласково улыбаясь. Ручей журчал, розы благоухали; молча сидели рядом эти дети, они смотрели друг другу в глаза, читали в них пленительную поэзию любви и ничего в мире не желали более, как только бесконечно продолжать этот момент, наполнявший их юные души все новым и новым очарованием.

Громкие аплодисменты и крики «браво» донеслись издалека в тихий уголок пальмового грота. Николай встрепенулся.